Ляна Зелинская - Жёлтая магнолия

А сердце Дамианы дёрнулось, как от укола. Слишком многое прозвучало в его словах. И снова вернулась мысль, что теперь её просто так не отпустят.

— Мне бы не хотелось идти в таком виде по монастырю. На меня и так все смотрели как на путану.

Маэстро снял с вешалки халат доктора и набросил ей на плечи, сунув в карман газету. А когда они вышли из кабинета, он указал на чугунную лавку и бросил коротко:

— Ждите здесь.

Снаружи, у дверей, ведущих в монастырскую часть, переминались с ноги на ногу люди маэстро. Он махнул им рукой и направился навстречу.

— Маэстро? — окликнула его Дамиана, стягивая на груди полы халата, чтобы скрыть испачканное платье.

Он обернулся.

— Вы, кажется, забыли свою трость, — прищурилась она, указывая пальцем под лавку.

С того момента, как она вошла в кабинет доктора, маэстро будто и не вспоминал о своей хромоте. И судя по его взгляду, сейчас он, кажется, правильно понял намёк Дамианы.

Маэстро отправил с ней целый эскорт своих людей, и Миа подумала, что вот её худшие опасения и начинают сбываться. Неспроста он взял с собой только Жильо, а остальных послал сопровождать её — наверное, чтобы не сбежала. И, видимо, у них было распоряжение хозяина не сводить с неё глаз, потому что они ровно так и поступили — пялились на неё всю дорогу. А Миа смотрела на проплывавшие мимо дома и мосты над головой и лишь крепче удерживала на груди полы халата. Такое пристальное внимание было очень неприятным.

После того, что произошло в кабинете доктора, у неё всё ещё кружилась голова, во рту ощущался металлический привкус крови, и осознание того, что она сделала, холодило ладони и ступни.

Ой, как же всё это нехорошо!

У всего, что случилось, будут плохие последствия. Один только взгляд маэстро чего стоил! Взгляд, при воспоминании о котором у Дамианы даже сейчас неровно билось сердце. Она вдохнула несколько раз, пытаясь успокоиться, и принялась разглядывать дома по обе стороны канала.

Небо хмурилось, серые облака потянулись со стороны акватории Сан-Себастьян и влажный воздух стал по-летнему душным. А ещё он весь пропитался запахом цветущих магнолий. И когда их гондола проплывала мимо Дворца Дожей, Миа увидела сквозь чугунную решётку, что деревья стоят уже все в цвету.

Жёлтая магнолия — символ Светлейшей. Дерево их богини. Говорят, что саду во Дворце Дожей столько же лет, сколько и Аква Альбиции, и что первую сваю, давшую начало городу, забили именно здесь. И раз расцвели магнолии, через несколько дней в городе будет карнавал…

Как она могла забыть, завтра же праздник Светлейшей!

Завтра в гетто Ночь откровений. Ночь, в которую цверрские девушки выбирают себе пару. В такую ночь все цверры собираются в Марджалетте. Жгут костры до полуночи, веселятся и гадают. Едят, пьют вино, славят солнечную богиню… В такую ночь девушки танцуют танец-призыв, а мужчины выбирают себе пару. И если мужчина решает жениться, если хочет назвать девушку своей, то после танца он должен набросить ей на плечи куртку — джакку. И если джакку девушка не сняла, значит, она согласна.

В прошлом году Миа сняла со своих плеч не одну джакку. Но в прошлом году её сердце было занято синьором Рикардо Барнезе и надеждой на что-то большее, чем предложенная ей роль любовницы. Но патриции не женятся на цверрах и лавочницах…

Этот урок она усвоила хорошо.

Отвергнутый синьор Барнезе был не скуп на хлёсткие слова. Но и она не стала молчать. А может, и зря. Его пощёчина была болезненной, на скуле тогда даже синяк остался. Зато, как относиться к вниманию патрициев, она поняла с одного удара.

И мысли вдруг снова вернулись к тому короткому взгляду глаза в глаза, когда она сидела на кушетке, а маэстро стирал кровь с её лица. Его пальцы коснулись её плеча, когда он убирал локон…

Она как будто снова ощутила это прикосновение и, пытаясь отогнать наваждение, даже передёрнула плечами, и посмотрела на магнолии. Огромные звёзды солнечных цветов покрывали деревья сплошь. Листья распустятся потом, а сейчас казалось, что это солнце запуталось в голых ветвях.

И от сладкого запаха закружилась голова, и воздух задрожал, но усилием воли Дамиана отгородилась от рождающегося видения. Только не сейчас…

Ей и так нехорошо. А ещё на неё смотрит столько глаз, что не стоит давать новый повод. И чтобы избежать навязчивого внимания, она достала из кармана халата газету, ту самую, которую читал маэстро в монастыре, и посмотрела на заголовки.

«Жертв уже четыре!»

«Подеста не может справиться с маньяком!»

«Кровавый ритуал продолжается!»

«Маньяк-вампир наводит ужас на Альбицию!»

Откуда-то газетчики добыли все подробности расследования, и тон статей был обвинительным. Обвиняли всех: подеста за то, что он не может навести порядок в городе, командора Альбано за плохое расследование, дожа, который молчит…

А дальше шли рассуждения о том, кого стоит выселить из города или отправить во Дворец Вздохов, а то и просто повесить для острастки, чтобы прекратить убийства. Кто-то предлагал закрывать каналы на ночь, кто-то избавиться от путан, выслать нищих и попрошаек с рива дель Мираколо, и чем дальше Миа читала, тем яснее понимала — всё закончится плохо. Все напуганы, а страх творит с людьми ужасные вещи.

Несколько лепестков, сброшенных в канал ветром, медленно проплыли мимо них. И, глядя на эти маленькие золотые лодочки, Миа внезапно вспомнила слова, которые слышала однажды детстве, у шатра мамы Ленары.

Услышь мой призыв!

О, Серениссима!

Принесу тебе в дар

Из лепестков солнечный дождь,

Медовый напиток, прозрачный янтарь,

Бабочек крылья, крылья стрекоз…

В тот день была гроза, и молния попала в дерево, под которым стоял один из цверрских шатров. Из всех, кто был внутри, выжила только маленькая девочка, но она была в беспамятстве, на грани жизни и смерти. И чтобы её спасти, мама Ленара провела над ней какой-то обряд. Какой — Миа не видела. А вот слова слышала…

Сейчас они всплыли в голове сами собой. И хотя тогда она услышала не всю обрядовую молитву, но даже этого было достаточно, чтобы понять — слишком много совпадений.

Она вспомнила, как цверры в тот день тащили в шатёр всё жёлтое: цветы, золото, шёлковую ткань…

— О, Серениссима! — пробормотала Миа, прикладывая пальцы к губам и глядя на воду.

Убитые девушки с рыжими волосами. Крылья из лепестков…

У Джино Спероне на руке была татуировка с символом восходящего солнца. Символом Светлейшей…

Всё это было так похоже на цверрский обряд возвращения к жизни! Да и свадебный обряд у цверров проходит так, что, если присмотреться, можно увидеть совпадения. Женятся, как правило, в конце весны, когда цветёт магнолия, сразу после Ночи Откровений. Жениха и невесту сажают в лодку и осыпают лепестками, и у платья невесты должны быть крылья, как у Светлейшей. Девушки перед замужеством заказывают специальную накидку у портнихи, с разделённым надвое шлейфом, и обшивают его золотой нитью…

Всё это пронеслось в голове у Дамианы в одно мгновенье.

И тут же подумалось, что если цверрские лодки жгли всего лишь за украденный окорок, то что будет, когда кто-то увидит такие совпадения? Если это попадёт в газеты… Что будет, когда кто-то решит, что за убийствами стоят цверры?!

Достаточно одной спички, чтобы всё вспыхнуло.

Может, рассказать всё маэстро? Но в памяти тут же всплыли слова герцога Ногарола:

«…вышвырнуть отребье из лагуны, убрать цверров за пределы Аква Альбиции…

И синьор Лоренцо с ним согласился. Так разве станет маэстро защищать цверров? Вот уж точно нет!

Она едва не вскочила в лодке от осознания всего этого и даже заёрзала на сиденье.

Ей нужно бежать в гетто прямо сегодня! Нужно добраться до Марджалетты и предупредить маму Ленару! Но как сбежать, когда к ней приставлена охрана?!

Если только притвориться больной.

Миа посмотрела на людей маэстро, снова стянула полы халата на груди и постаралась придать своему лицу самое усталое выражение, какое только смогла. Маэстро видел сегодня её обморок и даже проникся сочувствием, так что разыграть недомогание будет совсем несложно. Да она и в самом деле чувствует себя не очень.

Когда они добрались до палаццо, то она продолжила играть эту роль. А вот распоряжение хозяина насчёт Дамианы перекочевало от Пабло к мессеру Оттавио и монне Джованне, после чего они стали выглядеть явно обеспокоенными. Но с той минуты, как Пабло что-то шепнул им на ухо, их поведение начало отличаться безупречной вежливостью и предупредительностью, как будто Дамиана в мгновение ока из грязной гадалки превратилась в драгоценную статую. И это тоже было плохим знаком…

Миа поднялась в комнату, чувствуя себя и в самом деле усталой и разбитой. После того, что случилось в кабинете доктора, у неё продолжала кружиться голова, и не помогли ни конфеты, ни кофе. Впрочем, это было даже лучше — легко изображать болезнь, если ты и в самом деле больна.

Симона принесла то ли обед, то ли ужин, и на вопрос вернулся ли маэстро, лишь пожала плечами, сказав, что пока хозяев нет. Слуги хлопотали вокруг неё, и она подыгрывала им: то просила приготовить отвар от лихорадки, то принести уксус, то полотенца, то лавандовой воды. И Симона всё приносила, а Миа даже ощутила некоторое злорадное удовлетворение, что, при всей нелюбви слуг к ней, они вынуждены так старательно суетиться.

Она прилегла на кровать и остаток дня дремала, время от времени проваливаясь в полузабытьё. Заснуть она так и не смогла: стоило ей только ненадолго провалиться в сон, как перед глазами снова возникали увиденные сегодня картины и она просыпалась с судорожным всхлипом.