Маэстро посмотрел на Дамиану внимательно, будто пытаясь понять, чем вызван её вопрос, а затем пожал плечами и ответил так, будто это не имело никакого значения:

— Когда-то я был восторженным юношей и художником. У меня была Муза и мир казался полным вдохновляющих вещей. А потом… реальность прошлась лезвием по моим пальцам, отбив всякое желание творить. И во мне пробудилась другая сторона: рациональная и тёмная. Когда ты страдаешь сам, страдания других людей тебя успокаивают, — он усмехнулся. — Может, поэтому мне нравится работать с уликами. Так что вы видели?

— Теперь я понимаю, почему вас называют маэстро Тень, — усмехнулась Дамиана и допила вино. — Я видела женщину…

Дамиана присела на край стола и начала рассказ о том, что ей удалось увидеть. Маэстро брал бумажки, торопливо записывая на них что-то, и сразу же вешал на стену.

— Женщину звали Клара? — переспросил он.

— Да, так он её назвал.

— Значит, изначально их было трое, — задумчиво произнёс маэстро. — А может, и больше… Но третьим точно был Джино Спероне.

— И насчёт Джино…

Миа подумала и всё-таки решилась рассказать о том, что его мать знала Джино Спероне. Ей показалось, что маэстро сильно удивился. Он взял бумажку и замер с ней, как будто не знал, что написать.

— А вы разве его не помните? — спросила Миа, пытаясь понять его удивление. — Вы ведь стояли напротив матери и говорили ей о том, что нельзя верить предсказаниям шарлатанки. А он был прямо рядом с вами — полировал зеркало. Его нос трудно не узнать…

— И вы видели и слышали это всё? — маэстро опёрся пальцами о край стола и впился в Дамиану таким цепким и внимательным взглядом, что она даже испугалась. — А что ещё вы видели монна Росси? И о чём ещё деликатно умолчали?

— Я не имею привычки никому рассказывать о чужих тайнах, маэстро, — отрезала Дамиана, видя, что маэстро понял, как глубоко она может быть погружена в то, что он пытался скрыть ото всех.

— Даже если мне и о моих тайнах?

— Особенно, если это вы и ваши тайны, — ответила она с вызовом. — О своих тайнах вы и так всё знаете. Не хотелось, чтобы вы решили, будто у меня длинный язык. И ещё я хорошо помню про «не суйте нос не в своё дело монна-Дамиана-и-никак-иначе».

Она потянулась и взяла из вазы яблоко, потому что под внимательным взглядом маэстро у неё сердце билось через раз. Маэстро усмехнулся, как ей показалось, недобро, что-то написал на бумажке и прикрепил к карте.

— Я не помню этого Джино. А что там насчёт мозоли на пальце той девушки? Вы что-то упомянули об этом, — маэстро внезапно сменил тон и спокойно уселся в кресло, как будто между ними только что не висели грозовые тучи.

— Эти мозоли от напёрстка и крючка, — Миа откусила яблоко. — И ещё от иголок. Эта девушка — кружевница. Или она была ею очень долго, судя по её руке.

— И откуда вам это известно, маэсса О'Мелья? — спросил маэстро, наблюдая за ней.

— В пансионе было много девочек, которых старая ведьма Умберта заставляла плести кружево. В основном сирот, но и те, за кого платили, тоже по три часа в день работали кружевницами. А всех, за кого переставали платить, отправляли в кабалу к старой ведьме навечно! За миску супа и постель приходилось целый день сидеть согнувшись в подвале у воды и плести кружева. Кружева стоят дорого, а что такое миска супа? — она передёрнула плечами, вспоминая тот подвал.

Её тоже пытались усадить в длинный ряд с другими девочками. Сколько их было? Не меньше ста. Вода плескалась прямо за окнами и в подвале было сыро, но кружева любят сырость. Нити от этого гладкие и не махрятся, и воска нужно совсем немного. А то, что от воды и затхлого воздуха треть девочек сходила в могилу, не дожив до двадцати лет, так эти мелочи не волновали старую ведьму Умберту. Сирот в Альбиции много.

Воротнички, скатерти, манжеты, свадебные платья — игольное кружево шло нарасхват. Сгорбленная маэсса Ромола бродила между рядами с деревянной линейкой в руках и била по затылку тех, кто ленился. Одну из девочек она, помнится, так избила по рукам линейкой, что та разлетелась в щепки. А всего-то за то, что девочка была неосторожна, порезала палец и испачкала кружево кровью, а это был срочный заказ для какой-то знатной патрицианки.

Но маленькая Дамиана не собиралась горбатиться на старую ведьму. Она стащила у одного из цверров плитку нюхательного табака и спрятала в сундуке с нитками. И как только её отправляли в подвал, она щедро засовывала в нос табачной пыли и начинала чихать прямо на шёлковые нити. Чихала самозабвенно и громко, как только могла, и тёрла нос кулаком, так что он становился красным. В итоге из кружевниц её выгнали, сказав, что она никчёмное бродячее отродье.

А те, кто остались в подвале и не умерли от чахотки или воспаления суставов, получили в награду горбатые спины и мозоли, которые, наверное, не вывести уже ничем.

— Вы не перестаёте меня удивлять, маэсса О'Мелья, — усмехнулся маэстро, выслушав её историю про чихание и табак. — Каждый раз открываетесь с неожиданной стороны.

— Ну, мне нужно было как-то выжить, — пожала она плечами и хотела положить огрызок на край стола, но перехватив взгляд маэстро, аккуратно опустила его в блюдце, стоящее радом с фруктовой вазой.

— К сожалению, поездка на остров Повильи сегодня отменяется, — маэстро поднялся из кресла. — Мне нужно встретиться с доктором Феличе, узнать точную причину смерти и проверить все улики. На остров мы поплывём завтра. Но сегодня, маэсса О'Мелья, не забудьте, мы идём в театр. Там соберётся весь цвет альбицийского общества. Будет дож и его жена. И женщина из ваших видений, если она патрицианка, тоже обязательно там появится. Вам необходимо будет её узнать.

— Но как? Мы же не будем подходить к каждой патрицианке, чтобы я могла на неё взглянуть?

— Это предоставьте мне, — улыбнулся маэстро. — Поверьте, каждая патрицианка и сама захочет подойти к нам… А пока меня не будет — займитесь приятными делами. Вас ждёт портниха с платьями — постарайтесь выбрать что-то потрясающее. Это важно.

— Э-э-э… хорошо, — пробормотала Миа смущённо. — Но вы обещали мне Пабло…

— …чтобы вы могли привезти из склепа свои украшения? Поверьте, Дамиана, сегодня они вам не понадобятся, — маэстро снова улыбнулся и указал рукой на дверь, — прошу вас.

— Всё, как и в прошлый раз, синьор делла Скала, — доктор Феличе достал большой журнал и принялся делать записи. — Имя всё ещё неизвестно?

— Пока нет, — ответил Райно. — Есть что-то особенное? Отличающееся от других?

— Нет. Всё, в точности как и в те разы, синьор. Усыпили «Тихой ночью», полностью обескровлена, синяков, порезов, ссадин нет, следов борьбы тоже нет. Особых примет нет. Разве что старый ожог в форме полумесяца на лодыжке.

— А что бы вы сказали о роде её деятельности? Коричневые следы на пальцах? Мозоли? Ваше мнение?

— М-м-м… сейчас, — доктор Феличе задумался, приложив к носу кончик деревянного пера, а потом полистал журнал в обратном направлении. Сделал закладку из куска бечёвки, полистал ещё. — Мозоли? Да. Пожалуй, теперь можно сказать, что есть одна особенность, — он зажал листы пальцами. — У других девушек это было выражено не так явно. Только у последних двух. Эти мозоли были у всех, кроме первой. У последних двух очень явные.

— Вот как? Можно сказать, что это их всех объединяет? — спросил Райно.

— С большой долей вероятности, синьор делла Скала, я бы сказал, что да.

— Хорошо. Я сегодня пришлю Жильо с одной женщиной из пансиона Святой Лючии, чтобы она опознала эту девушку. Уверен — она её опознает.

Покинув скорбный дом доктора Феличе, маэстро вышел на залитую водой набережную и посмотрел на канал. Ветер гнал рваные тучи, но между ними уже проглядывало голубое небо. Даст бог — к вечеру чирокко уйдёт на север, унеся всю непогоду с собой, и вода в каналах не поднимется ещё выше.

Он спустился в лодку по деревянному настилу, что выставляют на причалах во время Большой воды, и велел Пабло поторопиться. Сегодня заседание Совета Семи и до его начала ему нужно застать брата и обсудить с ним те выводы, к которым он пришёл. А потом его ждёт длинное путешествие на другую сторону лагуны к устью Понталетты. И оно займёт весь остаток дня.

Пьяцца Романа была залита водой. От причала к Дворцу Дожей тоже были проложены деревянные настилы, чтобы патриции могли пройти не замочив ног, но если не считать голубей, облюбовавших карниз кампаниллы, на площади в этот час никого не было.

Лоренцо, как и ожидалось, работал в своём кабинете, и склонившись над столом, читал какое-то письмо. К заседаниям подеста Альбиции всегда подходил очень тщательно, готовился заранее, хотя что греха таить, в красноречии и умении спорить ему и так не было равных в Совете Семи.

Райно увидел, что стол брата завален бумагами, поверх которых лежали запонки и тёмно-синий шёлковый галстук.

— Впереди напряжённый день? — спросил Райно, указывая на беспорядок.

— А ты как думаешь, кариссимо? — криво усмехнулся Лоренцо, исподлобья посмотрев на брата, и снова склонился над столом. — Вся эта история, как видишь, идёт от плохого к худшему. Так что пришлось принять дополнительные меры…

— Какие ещё меры? — настороженно поинтересовался Райно.

Лоренцо выпрямился и небрежно бросил письмо на стол.

— Пришлось пожертвовать прекрасным витражом в базилике, — произнёс он, махнув рукой в сторону площади, видневшейся за окном. — Пусть горожане думают, что это воры, пользуясь непогодой, залезли, чтобы украсть ценное в святом месте. Не поделили добычу и один зарезал другого. Городу нужно внятное объяснение, почему на канале утром были констебли и жандармы. Дом Скалигеров пожертвует на восстановление витража приличную сумму, а негодяя повесят на площади после карнавала. Всё так и должно быть.

— А негодяя что, уже поймали? — насмешливо спросил Райно, подходя к столу.