Ей кажется, что его голос растворяется в воздухе каким-то сладким ядом, совсем как аромат магнолии, как опиумный дурман. А она вдыхает его жадно, и он, попадая в лёгкие, растекается оттуда по венам, опутывает тело и разум, и подчиняет себе. Совсем как в старой сказке о волшебной флейте…

Он говорит, а она слушает его, кажется самим сердцем. И щека горит, ощущая, как он близко, как его дыхание касается её, и его присутствие почти осязаемо и от этого невыносимо. Ей душно даже в этом платье, и когда пуговицы его рубашки касаются кожи на её плече, ей кажется, будто это капли горячего воска, так остро и жарко от этого прикосновения. А эти слова… Почему ей кажется, что говорит он совсем не об опере?

И всё внутри замирает от них, и там, где ещё недавно жгло от невыносимой душевной боли, сейчас всё сворачивается сладким клубком желания.

И если бы они были здесь одни… И если бы всё было возможно… Если бы он взял её за руку вот так же, как синьор Лоренцо… Она бы не выдернула руки.

Она хотела ощутить это прикосновение. Ещё с того момента, как он надел на неё ожерелье… Нет, даже раньше… Вчерашней ночью в лодке, когда он набросил на неё свой плащ и его рука лежала рядом с её рукой вот так, как сейчас… Ей хочется этих прикосновений прямо сейчас, ей хочется почувствовать тепло его ладоней… И кажется кровь закипает у неё в жилах от желания и невозможности его осуществить.

— Посмотрите на жену дожа, Дамиана, — прошептал Райно, чуть дотронувшись кончиками пальцев до её локтя, и она даже вздрогнула. Повернула голову и увидела только, что вошедшую в ложу напротив женщину. — Это не она?

— Вы думаете это догаресса?! — хрипло переспросила Миа.

— Тссс… Тише, — шепнул маэстро. — Просто посмотрите.

Миа взглянула в бинокль. Высокая светловолосая женщина. Крупный нос, гордая осанка. Волосы уложены низким валиком почти у шеи. Нет, это не она. Она слишком высокая… Или она? Миа сцепила пальцы и попыталась снова сосредоточиться на своём желании увидеть скрытое и взмолилась к Светлейшей. Но, кажется, сегодня предвидение её покинуло. Или…

… закружилась голова и всё стало так нереально и реально.

Покои синьора Лоренцо. Темнота… Лишь свеча в руках у девушки, которая крадётся с ней к двери, той самой, что скрыта портьерами в углу.

Она достаёт ключ и открывает дверь, а за ней вторую, и вот она уже в той комнате, с зарешёченным окном, в которой стоит сейф…

Девушка ставит свечу на один из ящиков, снимает с шеи ключ на цепочке и вставляет в замок.

— Что ты делаешь, Вероника? Что ты здесь делаешь? — голос маэстро заставляет её резко обернуться.

— О, Мадонна! Райно? Как ты меня напугал!

— Так что ты здесь делаешь ночью? — маэстро появляется из темноты. — И откуда у тебя ключ?

— Я… Мне нужно было… Мне дал его Лоренцо…

— Мой брат дал тебе ключ от сокровищницы? Чтобы ты пришла сюда ночью?! — маэстро шагает ей навстречу, загоняя в угол. — Не лги мне, Вероника!

— Как ты смеешь! — она размахивается и бьёт его ладонью по лицу.

Маэстро перехватывает её руку, но она снова хочет ударить его и тогда он перехватывает другую, и с силой прижимает Веронику к сейфу. И какое-то время они смотрят друг другу в глаза и в тишине слышен только звук их тяжёлого дыхания.

— Что ты хотела взять, Вероника? — хрипло спрашивает маэстро.

— Это всё ради тебя, — шепчет она дрожащими губами и в голубых глазах возникают внезапные слёзы. — Я хотела… Ты же говорил… Мы могли бы сбежать куда-нибудь, ты ведь сам предлагал…

— И ты думала что-нибудь отсюда украсть и бежать? Со мной?

Вероника молчит, а потом внезапно подаётся ему навстречу и прижимается к его губам горячим страстным поцелуем. И Дамиана ощущает всё, абсолютно всё, как будто это она стоит там, в душной темноте сокровищницы Скалгеров.

Она хотела ощутить его прикосновения, и теперь она чувствует всё.

Как рушится дамба самоконтроля, словно лёгкий карточный домик… Как маэстро почти со стоном наваливается всем телом, прижимая Веронику к холодной дверце сейфа… Как жадно отвечает на поцелуй… Как слабеет хватка его рук, чтобы тут же превратиться в кольцо страстных объятий… Его ладони лихорадочно скользят по плечам, по спине, сжимают её тело так сильно, словно хотят навсегда впитать в себя это прикосновение. Поглощают его жадно, как пустынная иссохшая почва впитывает первые капли дождя.

Он словно обезумел… Покрывает её всю беспорядочными поцелуями: лицо, шею, грудь… Шепчет её имя снова и снова… Подхватывает на руки…

Свеча, покачнувшись, падает на пол и сокровищница погружается во мрак.

А Дамиана впивается ногтями в собственные ладони изо всех сил, чтобы погасить проклятое видение. И оно тут же гаснет, а в зал опускается люстра с тысячей свечей, потому что закончился первый акт.

Глава 22. Лепестки

В одном маэстро был прав.

«Каждая женщина захочет посетить нашу ложу и оставить на вас клеймо своего мнения…»

Кажется, за время антракта их ложу посетила половина всей Альбиции. Или ей так показалось? Всё время кто-то заходил, её приветствовали, целовали руки, и синьор Лоренцо был крайне галантен и вежлив, он стоял рядом с Дамианой и представлял её всем не иначе как «синьору Росси».

«Нужно сделать из неё хоть какое-то подобие… синьоры…»

И судя по тому, как на неё смотрели дамы, «подобие» точно удалось, Миа чувствовала это по тяжёлым взглядам и фальшивым улыбкам. Слуги принесли вино и как поняла Дамиана, непринуждённая беседа с бокалом в руке была частью определённого ритуала в этом театре. В первом антракте одна половина зрителей ходила в гости к другой, а во втором антракте роли менялись. И то, что их ложу все стремились посетить первыми, говорило о высшей степени любопытства, которое Дамиане удалось пробудить своим появлением.

Во время антракта маэстро ушёл.

Может потому, что у него были какие-то дела или встречи с прекрасными патрицианками, а может потому, что Дамиана резко выдернула свою ладонь из его руки, когда он хотел ей помочь подняться из кресла.

Она одарила его тяжёлым взглядом и быстро натянула перчатки, чтобы не было видно отметин на ладонях, которые оставили её ногти. Миа бы с радостью сослалась на дурноту и вообще ушла куда глаза глядят, если бы не понимание того, что убийцу нужно обязательно найти. Потому что смотреть на маэстро, стоять рядом с ним, слышать его голос после всего, что она увидела, ей было просто невыносимо.

За что ей это наказание? Почему она видит и чувствует всё это? Эту проклятую Веронику и то, как безумно и безоглядно маэстро был в неё влюблён! И был ли? Или всё ещё влюблён? Эти воспоминания, его рисунки…

Дамиана ненавидела её теперь всеми фибрами своей души. И лучше пусть маэстро и близко к ней не подходит! Снова испытать то, что она только что чувствовала — второй раз она этого не выдержит.

Может поэтому Светлейшая и посылает ей эти видения, когда он рядом? Потому что он всё ещё помнит эту Веронику и любит её? И его страдания постоянно тревожат тонкую ткань мира…

«Когда ты страдаешь сам, страдания других людей тебя успокаивают…»

Да чтоб вам пропасть!

Синьор Лоренцо предложил ей пройтись, и она согласилась, выпила немного вина и пошла с ним посмотреть театр. Они останавливались то тут, том, чтобы переброситься приветственными фразами с очередной парой, и все с любопытством разглядывали избранницу старшего Скалигера.

«Как скоро вас можно будет поздравить официально?»

Какой-то усач во фраке многозначительно спросил это чересчур громким шёпотом, и Миа поняла — не только монна Риччи считает её невестой синьора Лоренцо. Именно эту новость сегодня обсуждает весь театр. Никакая она больше ни загадочная гостья, как говорил маэстро.

Она собиралась спросить синьора Лоренцо, как так вышло, что ни у кого уже нет сомнений в том, кто она такая, но плавный изгиб коридора вывел их прямо к группе людей, среди которых Миа без труда узнала прекрасную альбицийскую жемчужину. Беатриче Ногарола стояла рядом с маэстро, и чуть склонив голову, внимательно слушала то, о чём он говорил. И её рука, в розовой кружевной перчатке, лежала на сгибе его локтя. Рядом с ними стояли две пожилые дамы и девочка-подросток. И одного взгляда на то, как близко друг к другу стоят маэстро и Беатриче, было достаточно, чтобы всё понять.

Пара фальшивых улыбок, поклоны, обычные по случаю фразы о закрытии сезона…

Их представили друг другу. Прекрасная Беатриче произнесла пару милых комплиментов, но Дамиана их даже не расслышала. Она смотрела на маэстро, а он на неё. И рука прекрасной Беатриче была красноречивее тысячи слов.

Если бы можно было убежать прямо сейчас — она бы убежала. Но гордость не позволила. И вместо бегства Дамиана лишь улыбнулась синьору Лоренцо, так мило, как только смогла, стараясь ничем не выдать того, что происходило в её душе. А внутри всё смешалось: ревность, обида и злость. Они не давали дышать, сковывали лицо в застывшей гримасе милой улыбки. И когда прозвонили колокольчики, приглашая зрителей занять свои места, Дамиана вздохнула с облегчением.

А едва они вошли в ложу, обернулась и произнесла, может быть даже излишне резко:

— Я согласна на ваше предложение, синьор Лоренцо. Но… с одним условием. Вы женитесь на мне сразу. Я не буду вашей любовницей или содержанкой. Только так.

Синьор Лоренцо прищурился, глядя в её глаза и спросил:

— С чего вдруг такое внезапное решение?

— Это платье, театр, — она провела пальцами по меховому манто, — ангельский мех и бриллианты. Вы правы — этот город может быть моим. Но только не в роли содержанки, которую будут прятать запертой в каком-нибудь поместье, желая получить от неё наследника. «Полюбить, так королеву, проиграть так миллион». Всё или ничего, синьор Лоренцо. Если вы согласны, то и я тоже.