Двое дружинников полезли на дерево снимать несчастного, они с трудом расцепили окоченевшие руки и стащили парня вниз.

- Не жилец, - глядя на мертвенно-белую кожу, заявил Проня, с явным сожалением отдавая для незнакомца кожух.

- До ста лет проживет, - весело отозвался Горшеня, быстро растирая бедолаге пальцы ног и ступни, - живучий! Вы мне две сумы найдите, я их разрежу, да ему обувку справлю. В мороз босиком негоже бродить.

- А мои сапоги где? - прошептал незнакомец.

- Вот те раз! - всплеснул руками десятник. - Да откуда ж мы знаем, милый, где твои сапоги!

- Отдайте, они старые, поношенные, вам за них ничего не выручить, а это отца память. В них помереть хочу! - парень разволновался, вцепившись в руку Горшени.

- Видать у тебя от холода разум помутился, - старый вой по-отцовски похлопал несчастного по плечу, и принялся перевязывать холстиной раненую лодыжку. - Мы тебя, мил человек, первый раз видим, и уже босого.

Ярким озорным пламенем вспыхнул костер, от него сразу же пошла горячая волна. У несчастного порозовели щеки, до этого скрюченные пальцы рук медленно стали разжиматься.

- Воду ставь, кипяточку ему надобно хлебнуть! - крикнул Горшеня Проньке, продолжавшему в сторонке оплакивать свою шубу.

- Ты кто? - обратился к незнакомцу уже Демьян.

- А вы кто? - испуганно оглядываясь, вопросом на вопрос ответил парень.

- Вот ведь, нахал! - возмутился Пронька. - А еще в моем кожухе сидит!

- Ты кто? - повторил Демьян, без злобы, но по тверже.

- Не скажу, пока сами не скажитесь, - глаза незнакомца зло сверкнули.

- Вот ведь волчонок! - ахнул Первуша, - Ты как с боярином то разговариваешь, неблагодарный!

- Оборотень он! - заорал Пронька, часто крестясь и пятясь назад. - Голый в мороз, да еще среди волков, точно оборотень! От того нечистый и не сказывается!

- Сам ты оборотень! - разозлился парень, показывая на груди веревочку с распятием. Демьян понял, что этого хоть в костер кидай, все равно не ответит, пока своего не добьется. Отчего-то этому бедовому необходимо первым узнать, кто они - люди спасшие его.

- Мы - куряне, отстали в метель от своей дружины. А ты? - боярин вопросительно посмотрел на незнакомца.

- А чего куряне у нас забыли? - не унимался парень.

- У нас. Стало быть, ты местный? - поймал его на слове Демьян.

Незнакомец угрюмо молчал.

- Послушай, - Олексич присел на корточки рядом с парнем, - мы людей, что тебя обидели, не знаем. Я тебе в том, чем хочешь, побожусь. Сами от них за курганом прятались, ждали пока уйдут. Ежели ты нам не скажешь, кто ты и откуда, мы тебя домой не сможем вернуть.

Лицо у парня дрогнуло, Демьян понял, что «бредет» в нужную сторону.

- А так отвезем тебя, куда скажешь, - продолжил он ласковым голосом. - А грабить твоих мы не станем, да и подумай, что у вас возьмешь-то после этих. Ведь все, наверное, подчистую вынесли, так?

- Так, - вздохнув, согласился парнишка.

- Ну, так куда тебя везти?

- К дивам.

- Куда? - не понял боярин.

- К дивам, - повторил незнакомец, - в Печерский Успенский монастырь. Я послушник, Афанасием звать.

- Монастырь меловой, прямо в горе?

Афанасий утвердительно кивнул.

- И много вас там?

- Пять старцев и я, и еще один в затвор ушел смирения ради, по весне к нам вернется.

- А обидчики ваши кто?

- Бродники [2].

- А веры какой? Поганые [3]? - влез в разговор Первуша.

- По нашему говорили, и кресты у всех на шее висели, - Афанасий шмыгнул носом.

- И что же они Божий монастырь разграбили?

- Все вынесли, что только можно: образа, книги, кадила медные прихватили, даже лжицы для причастия. Курочек наших порубили, коз забрали, здесь в лесу закололи, ироды. Хорошие козочки были, молока много давали. И муку, и жито [4], все выгребли, старцам ничего не оставили. А на верху клети деревянные у нас стояли, так подожгли из озорства одного. Меня забрали, чтобы в Орде на рынке продать, а старцев трогать не стали, за них никто цену не даст, - как недавно отрок упорно молчал, теперь он говорил, обрушивая на слушателей словесный поток. - А могли бы и еды игумену Стефану оставить, для своих же, для раненых. Они у нас своих раненых кинули, мол, не жильцы, помрут скоро, так вы их погребите по православному.

- Раненых? - сумел вклиниться Горшеня. - А откуда они в монастырь ваш заявились?

- Из-под Вороножа, оголодали они и заставу разграбить хотели. Да воевода там толковый, осаду крепко держал, а потом ему неведомо откуда помощь пришла. Разбили нечестивцев, по разговору, много их там полегло.

- Так это ж наши подошли! - радостно вскрикнул Пронька, и тут же осекся под суровыми взглядами обоих десятников.

- Про то я не знаю, а раненых четверо, все тяжелые, - продолжил Афанасий, - а отец Стефан увозить меня не давал, так они его плетью стегнули, а он упал...

Парень отер слезы.

- А на яблоне ты как раздетым оказался? - поинтересовался Демьян.

- На ночлег стали, так они меня связать, хотели, чтобы не убежал, а старший их и говорит: «Нечего с веревками возиться, разденьте, да пусть у костра сидит. Куда он денется». А я под утро взял и побежал, уж и не знаю зачем. Буд-то мне шепнул кто-то: «Беги». В сумерках о корягу вот ногу распорол, а как совсем рассвело на старую тропу вышел, а тут волки, я от них, да на дерево, а они караулить... засыпать начал, вцепился покрепче, чтобы не сорваться, а тут вы... Вот и все...

- Пальцами пошевели, чуешь? - спросил Горшеня.

- Чую.

- Как же ты, Афонюшка, ноги-то не отморозил?

- Не знаю, - пожал плечами послушник.

[1] - Полуночь - здесь север.

[2] - Бродники - здесь в значении  разбойников, вольных людей, не подчиняющихся ничьей власти.

[3] - Поганые - не христиане, язычники.

[4] - Жито - зерно.

4.

Вот и дивы! Коренастые меловые столбы нависли над закованной льдом Тихой Сосной - великаны, тянущие седые головы к небу, но вросшие ногами в округлую гору. Чудо, созданное ветрами там, где лес и степь кланяются друг другу.

- И впрямь, диво! - восхитился Вьюн, запрокидывая голову.

- Да, у нас красиво, - с гордостью, расправляя плечи, подтвердил Афанасий.

- А где ж монастырь? - Демьян, как ни старался, не мог разглядеть следов пребывания здесь человека, кругом был только снег, да серый мел.

- Так это карабкаться надо, - Афоня показал куда-то вверх за дивами.

- Как же вас бродники углядели? - удивился Олексич, - Отсюда ж невидно.

- По следам, - вздохнул послушник, - к реке за водой спускались. Это сейчас после метели все запорошило.

Оставив внизу лошадей на дозорных, ольговцы следом за Афанасием начали подниматься в гору. Склон на вид пологий на деле оказался довольно крутым, но привычный к подъемам и подгоняемый радостью смешанной с тревогой, послушник летел наверх, заставляя спутников тоже задыхаясь ускорять шаг. Обогнув чреду див, они увидели черную дыру пещеры. Вход был невелик, и чтобы войти, следовало низко наклониться выбитой прямо в стене меловой иконе Успения Пресвятой Богородицы.

- Это я, Афанасий! - еще издали радостно закричал отрок.

Из пещеры выглянула седая голова.

- Афонюшка, Афонюшка наш вернулся! - раздался счастливый крик. Сухой и длинный старец в потертой рясе кинулся обнимать парнишку. Потом растерянно посмотрел на воев.

- Не бойтесь, это куряне в Воронож едут, меня от смерти спасли, - поспешил успокоить инока Афоня.

Из пещеры вышли еще три старца, тоже худощавые, убеленные сединами, но еще крепкие. Афанасий упал перед одним из них на колени. Это и был игумен Стефан. Через обветренное, изрезанное морщинами лицо, пролегла красная полоса  - след от разбойной плети. Настоятель ласково потрепал парня по соломенным волосам, глаза его внимательно смотрели на Демьяна.

Боярин быстро поклонился, снимая шапку.

- Так куряне, стало быть? - прищуриваясь, спросил старец.

- Мы из липовецкой дружины князя Святослава, - начал объяснять Демьян, - под рукой его брата Александра Ольговского ходим. Я - Демьян, сын ольговского тысяцкого Олексы Гаврилыча.

- Из липовецкой, - задумчиво произнес игумен, - а жив ли еще Лука, протоирей соборной церкви липовецкой?

- Жив - здоров был, как уезжали.

- Дай-то Бог, помню, борода у него знатная была, густая, а сам богатырь, голос - что труба иерихонская, - глаза старца по-прежнему цепко держали взгляд молодого боярина.

Демьян понял, что старец его испытывает.

- Голос у него действительно на зависть, а вот сам он роста махонького, да и бороденка жиденькая, - боярин улыбнулся, потом серьезно добавил. - Мы вам зла не причиним, от своих мы отбились, в метель заплутали. Нам бы переночевать, да дорогу к рязанским заставам показать.

- Что ж, проходите, простите старика за недоверие. Времена уж больно лихие.

Пещера запахом сырого мела напомнила Демьяну погреб в родном доме. В детстве он любил украдкой пробраться по узкой земляной лесенке к огромным кадкам с мочеными яблочками, выбрать самое большое и съесть его прямо там, в уютной темноте. Холопки видели озорство хозяйского сынка, но никогда Демьянку родителям не выдавали. Все любили его, а он... Боярин отбросил, нахлынувшие воспоминания.

Посреди пещеры была небольшая церквушка, своды ее подпирали массивные столбы, расходившиеся под потолком в широкие арки, в глубине при свете лучин свежим деревом радовал глаз резной иконостас, в нем как раны чернели дыры, на месте выломанных татями икон. После погрома иноки успели навести порядок, но недавняя трагедия читалась не только в пустых киотах, и скудости оставшейся церковной утвари, но и в очах старцев, чьи многолетние труды в одночасье были уничтожены безжалостной алчной рукой.