— Вам нехорошо? — спросила Алексис спустя полчаса, с тревогой разглядывая бледное лицо, залитое закатным солнцем. Колум вздрогнул, выныривая из мутных, тяжелых мыслей. Покачал головой, попытался улыбнуться. Но ревность ядом растеклась по груди, вырвалась раньше, чем он успел подумать:

— Вы провели с ним ночь, правда? С Киллианом? Здесь, в резервации. И потом. Наверняка.

— Это не ваше дело, — холодно ответила Алексис.

— А как же исповедь? — усмехнулся он зло. — Не хотите облегчить душу?

— Я ни в чём не виновата перед Богом, — сухо отозвалась она. Перемена, произошедшая с Колумом так резко, пугала.

— Вы виноваты только в том, что так отчаянно прекрасны, — горько бросил он, и больше не произнёс ни слова до её дома. Попрощался только, проводил взглядом, пока она не скрылась за дверью. И хлестнул лошадь, надеясь уехать отсюда как можно скорее. Чтобы не бежать за ней, не просить прощения за неоправданную резкость. Чтобы просто побыть рядом ещё хотя бы несколько минут.

========= Глава 26 ==========

Киллиан задерживался, и утро Дня Благодарения Алексис встречала после бессонной ночи и крайне встревоженная. Что могло случиться, почему ни его, ни кого-то из каравана до сих пор не было? Она не находила себе места, и раньше давно бы поехала к отцу Колуму, чтобы поделиться страхами и поддержать друг друга. Но после того разговора по пути домой такого желания не возникало. Отец МакРайан показал себя со стороны, которую Алексис никогда в нём не рассматривала. Он ревновал, что было дико само по себе. Но ещё он ревновал её к Киллиану! И это вообще отказывалось укладываться в голове. Алексис не могла поверить, что Колум испытывает к ней какие-то чувства, поэтому вывод напрашивался неутешительный — брат Киллиана отчего-то не хотел видеть её в качестве невестки. И это очень расстраивало.

А тут ещё и самого Киллиана до сих пор не было — ночь у Алексис выдалась не самая приятная. Утром она с трудом заставила себя съесть кусок пирога и выпить кофе, а потом собралась и поехала в город, чтобы помочь с подготовкой к празднику. Но проникнуться предпраздничным настроем не получалось.

— Что-то случилось? — озабоченно спросила Эмма, когда Алексис в третий раз спросила, что укладывать в корзину, которую собирались отнести в салун.

— Плохо спала, — бледно улыбнулась Алексис, с трудом сдерживая слёзы. Тревога росла, ширилась, занимая все мысли. Почему он всё ещё не вернулся? А если на караван напали индейцы? А если он лежит уже где-то у обочины, истекая кровью? — Не слишком ли будет невежливо, если я поеду домой?

— Ну, что ты, — улыбнулась Эмма, сжав её ледяные ладони. — С этим праздником мы все на нервах. Поезжай, конечно, поспи. Потом будем танцевать всю ночь!

Алексис кивнула и пошла к повозке. Сначала медленно, потом быстрее, почти побежала, чувствуя, что ещё немного — и разрыдается прямо здесь, посреди дороги, не обращая внимания на прохожих. И только выехав за город, дала волю слезам. Остановила повозку и зарыдала горько, прижимая ладони ко рту. Если с Киллианом что-то случится — она не переживёт. Больше не переживёт терять своё счастье. С таким трудом вновь добытое.

К дому Алексис подъехала, немного успокоившись. Может, ничего страшного не случилось, просто задержался. Мало ли, какие дела были в Солт-Лейк-Сити? К чему волноваться на пустом месте? Неужели теперь всегда так будет — страх потери, отчаяние, стоит ему задержаться на несколько дней? Тяжело вздохнув, Алексис медленно поднялась по ступеням, прошла в дом, снимая капор, и остановилась, глядя на птицу, занявшую полстола. Моргнула, надеясь, что она исчезнет. Помотала головой. Подошла ближе, медленно, словно боялась, что индейка вдруг вскочит и побежит. На чёрных перьях лежала записка, написанная аккуратным почерком правильными печатными буквами.

«Увидимся на празднике. А это — мой подарок к Дню Благодарения. Смотри не съешь до вечера! Киллиан»

Облегчение было таким огромным, что ноги подкосились, и Алексис опустилась на лавку, прижимая записку к груди. Живой. Всё в порядке. И день сразу заиграл яркими красками, вернулись звуки и запахи, а ещё — желание быть самой красивой этим вечером. Для него одного. И к вечеру, когда повозка Каннингов загрохотала во дворе, Алексис плотнее запахнула шаль, надела плащ, который не смог полностью закрыть платье. Послала последний сияющий взгляд зеркалу и вышла под восторженные вздохи семьи.

Улица перед салуном была ярко освещена — лампы горели на каждом доме, не иначе, как каждый житель поделился. Перед входом собралась толпа, нарядно одетая, весёлая. Из распахнутых дверей доносились звуки пианино и банджо, а на импровизированном помосте для танцев, который собрали вчера, перегородив перекрёсток, уже плясали первые пары, задорно хлопая в ладоши и кружась. Столы в салуне были накрыты разноцветными скатертями из кафе Эммы, а на стойке в ряд выстроились бутылки вина и виски, и большая чаша с пуншем для дам.

Алексис и Каннинги быстро смешались с толпой, оставляя верхнюю одежду в повозке: здесь было жарко, несмотря на поздний вечер. Приветствия, восхищение нарядом миссис Коули, обмен любезностями — первые полчаса пролетели незаметно. Алексис осторожно оглядывалась в поисках Киллиана, но не находила его. Колум тоже до сих пор не появился, что было совсем на него не похоже — обычно священник был первым на всех собраниях и праздниках.

— Это что, мистер МакРайан? — восхищённо выдохнул кто-то за спиной Алексис, и она резко обернулась, не обращая внимания, что улыбается во весь рот, наблюдая, как Киллиан идёт к ней сквозь толпу. В чёрном смокинге, не самом дорогом, но явно добротном. Чувствуя себя определённо неуютно и от одежды, и от повышенного внимания.

— Откуда он… Зачем он… — пробормотала Алексис, и Мередит, стоявшая рядом, лукаво прошептала:

— Кое-кто сказал мистеру МакРайану, что одна учительница сегодня будет выглядеть выше всех похвал и стоит соответствовать. Вижу, совет не прошёл даром, и в Солт-Лейк-Сити кто-то потратил выручку на что-то более существенное, чем выпивка.

— Мередит, ты — словно фея-крёстная из сказки! — рассмеялась Алексис, а в следующую минуту уже протягивала руку Киллиану, склонившемся в церемонном поклоне.

— Не знаю, что и сказать, — начала было она, но он перебил, не выпуская её руку из своей:

— Не говорите. Мы и так на сегодня стали самым запоминающимся событием вечера. — Улыбнулся обворожительно, сверкнув прозрачно-голубыми глазами. — Я готовился, но увидел вас, и всё забыл.

— Это так романтично, — вздохнула Мередит, прижимая руки к груди. Алексис и Киллиан одновременно смущённо опустили головы, стыдясь слишком яркого проявления чувств. С сожалением выпустив руку из его ладоней, Алексис кивнула на салун:

— Вы принесёте мне пунш? — И, когда Киллиан ушёл, обернулась к Мередит: — Это уже слишком. Я не думала, что весь город станет свидетелем наших… нашего…

— Ох, Алексис, перестань! — отмахнулась Мередит. — Здесь так редко что-то случается, набег, конечно же, не в счёт, что пропустить самую прекрасную историю любви, которая развивается прямо на наших глазах, просто невозможно!

Алексис укоризненно покачала головой, но промолчала. Хоть в бальных залах Ричмонда, хоть на улице перед салуном в Колорадо-Српингс, — люди всегда и везде были одинаковы. Охочи до сплетен и обсуждения чужой жизни. И вроде бы к этому можно было привыкнуть, но получалось не всегда. Вот и сегодня хотелось скрыться от всех этих взглядов, хоть и наполненных искренней радостью, но слишком глубоко пытавшихся проникнуть в её душу.

Вернулся Киллиан, протягивая стакан с пуншем, второй оставил себе.

— Не виски? — приподняла бровь Алексис.

— Хочу, чтобы голова оставалась ясной, — ответил он. И добавил тихо, чтобы услышала только она: — Разлука была достаточно долгой, чтобы встреча после неё стала настоящим утешением для усталого путника?

— Более чем, — пряча улыбку в стакан, ответила Алексис. И все эти взгляды, пересуды, перешёптывания вмиг стали неважны. Остались только он и она, и больше никого вокруг.

— Алексис, вы сегодня королева бала! — К ним вальяжно подошёл Фрэнк, наслаждавшийся званием хозяина салуна, в котором проходил самый многочисленный праздник за всю историю города. Тёмно-синий бархатный сюртук ладно сидел на его широких плечах, русая грива блестела в свете ламп, и весь его вид говорил о том, что сегодня у Фрэнка один из лучших дней в его жизни. — Позволите пригласить вас на первый танец?

Алексис растерянно замолчала. Конечно, она хотела бы танцевать весь вечер с Киллианом, но это точно стало бы настоящим скандалом.

— Я не знаю, как это принято в вашем обществе, — протянул Фрэнк, — может, запишете меня куда-нибудь, или что вы там делаете, чтобы не забыть.

Он смущался. Явно смущался, и всем своим видом не желал этого показывать. Алексис вдруг стало легко, словно крылья выросли за спиной. Она весело пожала плечами, протянула руку, затянутую в кружевную перчатку.

— Первый танец ваш, Фрэнк, — прощебетала она, пока он осторожно целовал её пальцы. — Не волнуйтесь, я обязательно запомню!

— Тогда встретимся рядом с площадкой для танцев, — неловко улыбнулся Фрэнк. — Они объявят о них через несколько минут.

— Буду ждать, — улыбнулась Алексис, обернувшись к Киллиану, всё это время молча цедившему свой пунш. — Я надеюсь, вы не против? — тихо спросила она. — Вы ведь понимаете, что весь вечер подарить вам я не в силах. По крайней мере, пока.

— Понимаю, — напряжённо ответил он, пытаясь усмирить зверя, разбушевавшегося в груди.

— Тогда вы тоже должны кого-то пригласить, — вздохнула Алексис. — И я не могу сказать, что буду от этого в восторге.

— Мысли об этом помогут мне пережить танцы, что вы подарите не мне, — улыбнулся Киллиан, коротко кивнув приближающемуся к ним Лоуренсу, и отошёл к стоявшим в стороне девушкам.