— Ладно, ладно, — говорит он, положив руку на мое колено. — Я все понимаю, но ты никогда и никому об этом не должна рассказывать, договорились? Как-то не особо хочется, чтобы мне надрали задницу те парни, которых я засадил в тюрьму, из-за того, что ты проболтаешься.

— Я никогда... Клянусь. — Люк кажется довольным, но слегка смущенным моим обещанием. Реальность вдруг поражает меня: файл, на основании которого отца могут осудить как серийного убийцу, находится в распоряжении Люка. Могу ли я это сделать? Могу ли на самом деле открыть его — снять со стены заряженное ружье? Похоже, у меня нет выбора. — Я не смогу прийти рано. Это ничего?

Люк отцепляет мой ремень безопасности; его колено прижимается к моему. Я неловко ерзаю и смотрю на него. Он кажется полностью поглощенным созерцанием моих рук, сцепленных на коленях. Его лоб немного нахмурен, когда он поднимает на меня взгляд.

— Без проблем. Я свободен следующие три дня, так что неважно во сколько. Позвони мне. Не хочу, чтобы ты ночью ехала одна через весь город, красавица. Лучше я приеду и заберу тебя, если будет поздно.


***


— О чем, черт возьми, ты думала, Морган? — Ее кожа еще бледнее, чем обычно, зрачки все еще красные. И она так слаба, что едва может сидеть без чьей-либо помощи. Даже это дается с трудом.

— Не то чтобы я делала это специально, — хрипит она.

— Серьезно? — миссис Кэплер привычным жестом мнет рукав своего пиджака. Никогда не понимала этой привычки. Это так отвратительно. — Люди начинают задаваться вопросом, Морган: уж не крик ли это о помощи? Врачи нам уже объяснили. Наркоманы используют подобные вещи, чтобы привлечь внимание.

— Мне не нужна помощь, мам!

— О, конечно нужна, юная леди. И ты ее получишь. Ты возвращаешься в «Сибрук». Моя дочь не расстанется с жизнью в каком-то захудалом...

— Я не могу вернуться в «Сибрук». У меня учеба. — Морган стискивает челюсти, впиваясь в мать взглядом.

— Какая польза от учебы для мертвеца, Морган Мари? Если умрешь, будет абсолютно неважно, училась ли ты в колледже или нет. К тому же, ты только первокурсница. Сможешь вернуться на следующий год, когда поправишься и придешь в себя.

Морган выглядит обезумевшей. Мне хочется успокоить ее, но я чувствую себя некомфортно рядом с ее мамой, уставившейся на меня так, будто я влезаю в их семейные дела. Возможно, так и есть. Нервно кручу кожаный ремешок сумки и встаю, чтобы уйти.

— Не уходи, Эв, пожалуйста. Мам, дай нам немного поговорить?

Выражение лица миссис Кэплер не сулит ничего хорошего.

— Я не выпущу тебя из виду, детка. Один Бог знает, что может попасть тебе в руки, если я выйду. И если единственный способ уберечь тебя...

— Мам!

— Нет, Морган. Уж извини. Я тебе больше не доверяю.

Лицо Морган становится пунцово-красным. Она судорожно сжимает в руках одеяло; все ее тело напряжено.

— Мама. Сейчас же проваливай из палаты. Я хочу поговорить с подругой. Можешь вернуться, когда она уйдет.

Миссис Кэплер вздрагивает. Ее нижняя губа дрожит от сдерживаемых рыданий. Я чувствую жалость к бедной женщине: мама Морган, должно быть, на грани от волнения. Она встает на ноги и перекидывает свой шерстяной тренч через руку, пытаясь казаться спокойной. Ее глаза полны слез, когда женщина смотрит на меня.

— Я хочу поблагодарить тебя за то, что была здесь всю прошлую ночь, Эвери, но также хочу, чтобы ты знала, что я не доверяю тебе. Я не доверяю никому из друзей Морган, так как, вероятно, один из вас дал ей эти грязные таблетки. В будущем я не буду потакать дочери. Если захочешь приехать и навестить ее снова, буду вынуждена просить, чтобы ты не приносила с собой в комнату сумку.

Она поворачивается и хлопает дверью, пролетев мимо открытки с надписью «Выздоравливай поскорее», которую, должно быть, принес кто-то из кампуса. У меня отвисает челюсть. Мама Морган просто-напросто обвинила меня в потенциальном распространении таблеток. Смех готов вырваться из моего горла. Я — торговец наркотиками. Сама идея смехотворна.

Морган съеживается и опускается на подушки.

— Извини. Это...

— Да ладно. Она беспокоится о тебе.

— Она всегда раздувает из мухи слона.

Выдавливаю из себя смешок, встаю со стула и пересаживаюсь поближе к Морган. Это все, что я себе позволяю, хотя хочется схватить и хорошенько ее встряхнуть.

— Она не делает из мухи слона. Ты почти умерла. ТЫ собираешься мне рассказать, как, черт побери, оказалась на той вечеринке и почему употребляла наркотики? — Ее взгляд опускается вниз, на кровать; она старается не смотреть на меня. Морган похожа на пятилетнюю девочку, которую незаслуженно ругают. Со мной это не прокатит. — Серьезно, Морган. Расскажи мне, потому что, разрази меня гром, я понятия не имею, что могло заставить тебя пойти на это. Как много ты приняла?

Она, наконец, смотрит на меня. Ее глаза на мокром месте.

— Знаю, ты мне не поверишь, Эвери, но это была только одна таблетка, клянусь. Я держалась в течение многих месяцев. Приняла одну таблетку пару недель назад, и все было под контролем. Мне показалось, что можно сделать это снова. Не представляю, как попала на ту вечеринку. Помню, как была там, и как Тейту стало реально плохо, а потом… Проснулась здесь с трубкой в горле. — Одинокая слеза скатывается по щеке Морган. Она сердито смахивает ее в сторону. — Теперь мама никогда не позволит мне вернуться в колледж. Даже через миллион лет. У меня была проблема с коксом, и она думает, что я вернулась на скользкую дорожку, потому что приняла одну-единственную таблетку. Это такой трындец!

— Ну, да, — соглашаюсь я. — Постой-ка, ты приняла таблетку несколько недель назад? Когда? Где? — Я была с Морган на нескольких последних вечеринках. Так когда? Пытаюсь вспомнить, разложить все по полочкам, и…

— О боже, Морган. Ирландская вечеринка? Вот почему ты чуть с ума не сошла, когда увидела полицейских?

Морган откидывается на подушку, уставившись в потолок.

— Мне жаль, ясно? Я думала, нас пронесет, и пронесло. Ничего не случилось. Я не понеслась за коксом на следующее утро. Все было нормально, помнишь? Мы даже бегали. Не велика беда.

— Не велика беда? Твою мать, Морган, а если бы там был не Люк, а другой коп, и он захотел бы обыскать тебя? Что бы он нашел? — Мои слова встречены напряженной тишиной, которая говорит сама за себя. — Великолепно. Охренеть как замечательно. И все это привело к тому, что ты в больнице. Поверить не могу, что ты ничего не помнишь. Господи, Морган, да с тобой могло случиться что угодно!

— Могло, но не случилось же. Я уже выпотрошена и вывернута наизнанку. Страдала от унизительных анализов (прим.ред. Морган имеет в виду анализы, которые берут у женщины, жалующейся на недавнее изнасилование или его возможность, в госпитале, и переправляют прокурору с целью дальнейшего проведения генетической экспертизы для сравнения материалов с анализами, взяты) справилась с этим. Тейт заботился обо мне. Надеюсь, он в порядке. Тогда ему было очень плохо. Его рвало так, что чуть кишки не вылезли. И он ко мне еще не приходил. Наверное, будет в ужасе, если наткнется на моих предков. Передай ему, чтобы все равно пришел, ладно? Мне нужно его увидеть. Все совершенно выходит из-под контроля. — Морган роняет руки на кровать и начинает рыдать. Вместо истерики — опустошенный плач того, кто исчерпал слезы еще несколько часов назад.

— Я найду его. И передам, — говорю я. — Просто поклянись... Поклянись, пожалуйста, что больше никогда не притронешься к подобной дряни. Пожалуйста?

Она ерзает на кровати и берет меня за руки.

— Обещаю, Эвери. Никакой кайф этого не стоит.

Входит медсестра, миссис Кэплер следует за ней по пятам. Я извиняюсь и ухожу, думая об обещании Морган. Исполнит ли она его? Сомневаюсь, что да.

«Фастбэк» Люка тормозит возле больницы в восемь тридцать, спустя сорок минут после моего звонка. Высокая температура и музыка буквально окутывают меня, когда я сажусь внутрь.

Люк регулирует громкость, и инди-мелодия, которую он слушал, звучит приглушенным гулом на заднем плане. Прошлые несколько раз, когда мы виделись, он был гладко выбрит, но сейчас его челюсть уже отмечена темной тенью щетины. На нем снова толстовка с капюшоном, скрывающим большую часть лица. Он открывает передо мной дверь, отвозит нас к себе домой без лишних разговоров, по пути спросив лишь о Морган, и коротко улыбается, когда я рассказываю, что ее мама обвинила меня в торговле наркотиками. После мы едем в уютном молчании. Люк вполголоса подпевает и терпеливо ждет, когда образуется пробка. Я наблюдаю за ним краем глаза, пытаясь выяснить, почему с ним настолько легко сидеть в тишине. Не могу вспомнить никого другого, с кем мне было бы так просто. Даже Морган или Лесли. Всегда должно происходить что-то, о чем можно поболтать или посмеяться. Люк просто кажется довольным… Тем, что мы здесь.

Когда мы останавливаемся, он выскакивает и, как обычно, открывает для меня дверь. Единственная разница — на сей раз я должным образом благодарю его. Я пытаюсь. Действительно очень пытаюсь не быть сукой, но защитный механизм, который выработался за последние пять лет, слишком надежен, чтобы рухнуть. Он охранял меня. Позволял чувствовать себя неприкосновенной. И теперь, когда я хочу немного снизить планку, оказывается, что это чертовки сложно сделать. Люк широко мне улыбается и жестом зовет в здание.

— Ты перекусила в больнице? Я собирался заказать китайской еды, — говорит он, доставая ключи из кармана и открывая входную дверь.

В памяти проносится дьявольская улыбка Кейси Фишер, но я вытесняю ее и пожимаю плечами.