Он понял без слов, и на этот раз, наполняя собой, ловил каждый вдох, не отпуская взгляд. Полотенце давно слетело с крепких бедер, одеяло под нами смялось, и новые ощущения от обнаженности туманили рассудок…

— Обхвати меня. Хочу быть ближе.

Ноги сплелись на спине, руки гладили широкие плечи. Тяжесть Гордеева была приятной, тело горячим, а желание настолько ощутимо толкалось в меня, что все чувствительные точки ликовали…

— Давай, Малина. Дай мне себя почувствовать.

Удовольствие накатило яркой волной и захлестнуло с головой. Сдержать стон не получилось, но стеснения не было.

— Дима, — я еле отдышалась, Гордеев целовал мое лицо, — а ты?

— А я забылся в первый раз, но второй не могу, — он продолжал медленно двигаться во мне. — Ты мне поможешь?

Как же сладко шепот ударил в ухо.

— Да.

Моя рука спустилась ниже, и Димка простонал, когда я обхватила его пальцами. Упал лбом на плечо и выдохнул почти обреченно, накрыв мою руку своей ладонью и заставив сжать:

— Малина…


Я лежала на Гордееве, и мы оба молчали. По-прежнему голые, разойтись не спешили — почему-то сейчас это казалось невозможным.

Длинные пальцы Димки перебирали мои волосы, когда в дверь постучали. Я напряглась.

Нет, не послышалось, точно стучат. Тихо, но настойчиво, как будто с намерением разбудить.

— Кто бы это мог быть? — я вскинула голову и посмотрела на настенные часы. — Второй час ночи, давно все спят. Может, случилось что-то?

Гордеев мягко снял меня с себя и сел в постели.

— Думаю, я знаю, кто это, — ответил, холодея в голосе. — Ложись под одеяло, Маша, и не выходи.

Кто там мог быть — я понятия не имела. А Димка встал, обвязал бедра полотенцем и направился в прихожую, а затем из номера — я только в спину красивую посмотрела.

Конечно же, не легла (когда это мы, женщины, мужчин слушали? Да и не привыкла я, чтобы начальники мной командовали в мое личное, свободное от работы время), натянула на плечи халат и осталась стоять. Прислушалась.

За дверью забубнили голоса — мужские. И судя по интонации — напряженные. Послышалась какая-то возня, глухой удар в дверь, и когда я выскочила в коридор, Мамлеев уже лежал, раскорячившись, у стены, утирая с разбитого рта кровь.

— Маша, зайди в комнату, я сказал! — рыкнул Гордеев, да так, что меня от неожиданности втянуло назад.

Опомнившись, снова вышла — как раз в момент, когда парни сцепились, и кулак Димки вновь впечатался в лицо Кириллу.

Ой, кажется, у кого-то заплывет глаз. Или, скорее, сразу оба.

— Дима, а…

— Машка!

Меня запихнули в номер и чем-то подперли дверь. Я потолкалась плечом — тщетно.

Чего? Да как так-то?!

Эй! А как же группа поддержки?! Нет, ну не стучаться же мне с криком «освободите!»

А вдруг они там убьют друг друга? Может, охрану вызвать? Куда вообще нужно звонить в таких случаях?

Я заметалась по комнате в поисках сотового.

Не убили. Гордеев так точно выжил. Вошел в номер, захлопнул дверь и остался стоять, тяжело дыша.

— Ну и зачем ты вышла? Я же просил тебя оставаться в номере.

— А ты чего командуешь?

— В твоем случае, Маша, я не командую, а прошу. Это две большие разницы.

— А если бы там оказался кто-то другой? Не Мамлеев, и тебе бы понадобилась помощь? Мне что, послушно лежать по команде смирно?

— Да, лежать и не касаться таких вопросов. Я бы сам справился.

— Ну, знаешь! Я привыкла сама решать, чего мне касаться, а чего нет. Для чего мы вообще ему открыли?

— Так было нужно. Зато больше он не придет, я знаю Кирилла.

Увы, я тоже его хорошо знала. Достаточно хорошо, чтобы удивиться:

— Слушай, а зачем он вообще заявился? Что он здесь ночью-то хотел?

Димка куснул губы. Ответил неохотно:

— Думаю, того же, что и я.

Что?

Я провела рукой по щеке, убирая волосы. Мы смотрели друг на друга. В прихожей стояла полутень, однако свет падал из открытой двери ванной комнаты, и мне был хорошо виден взгляд Гордеева.

Димка понял, что сказал что-то не то, потому что натужно сглотнул, заставив меня побледнеть. Продолжал смотреть прямо, словно ожидая ответа. Ну, хоть бы сейчас уже отвернулся, что ли. Не пощечину же мне ему давать? Ведь правду сказал.

— Маша…

Я отвернулась и туже запахнула на груди халат. Провела нервно рукой по шее под волосами, ощущая духоту и то душевное обнажение, которое хочется спрятать от посторонних глаз.

— Уходи, Дим.

— Маша, я всего лишь сказал правду.

— А я и не спорю. Ты получил, что хотел, я тоже. А теперь я устала и хочу спать.

Я обошла Гордеева, подошла к двери и распахнула ее непослушной рукой. Коридор оказался пуст. Мне показалось, я чувствую, как волшебство, которое витало между нами всего десять минут назад, утекает в нее, словно гонимое сквозняком, оставляя после себя серый мир действительности.

На Димку смотреть не могла. Ни в чем не винила, просто хотелось остаться одной.

— Уходи, пожалуйста.

Странно, когда целовали друг друга — неловкости не было, а сейчас, под темным взглядом Гордеева я поежилась в плечах, как будто по ним озноб пробежал, и обняла себя руками.

Димка шагнул к двери, задержался возле меня и, склонив голову, поцеловал.

Выбрал же момент — именно сейчас по-настоящему нежно.

— Спокойной ночи, Малина, — ласково погладил пальцами подбородок. — И больше никому не открывай, даже мне. Я тебя еще не заслужил.

Сказал так и ушел, оставив меня наедине с закрытой дверью.

Я тут же привалилась к ней спиной. Почему-то захотелось реветь.

* * *

Войдя в комнату, заметила документы на столе — контракт на тендер. Не знаю, кому сейчас он был интересен, но точно не нам с Гордеевым. А если так, то зачем мы, спрашивается, вообще сюда приехали?

Однако, если ночь — это время вопросов, то утро — время решений и действий. А значит, и здравых мыслей. И первое, что эти мысли мне подсказали, когда я проснулась пораньше и снова увидела на столе пакет документов, что со своей задачей мы с Гордеевым справились и справились отлично. Это просто эмоции нас подвели и стресс — обоим выпал непростой день. Но именно контракт на тендер снова обрел первичное значение, едва охладел пыл ночи, и прояснилась голова.

Его-то (контракт) я и вручила Гордееву, когда ровно в восемь ноль-ноль, сразу после завтрака, он постучал в дверь моего номера и возник на пороге, конечно же, полностью одетый и собранный — в костюме, в пальто, в белоснежной рубашке и при галстуке. Хоть сию минуту усаживай за стол переговоров.

А рядом я, снова в своем сереньком платьице.

— Привет. — Я посторонилась, пропуская Димку в номер.

Смущение в опасной близости от парня опалило жаром и полезло из всех щелей. Я постаралась запихнуть его в эти щели пятками.

— Ты готова? — спросил Гордеев, войдя, цепко всматриваясь в мое лицо, и мне показалось, что он облегченно выдохнул, услышав мой спокойный ответ (истерики он от меня ожидал, что ли?):

— Почти. Осталось надеть шапку и пуховик, и чемодан закрыть.

Расстегнув на груди пальто, Димка забрался рукой во внутренний карман.

— Вот, держи, Маша, твой билет на поезд. Я только что вернулся с вокзала. Хорошо, что удалось обменять на сегодня. Отправление в девять ноль семь, дома будешь уже к часу ночи.

Это была хороша новость, хотя в Гордееве я и не сомневалась.

— Спасибо. А ты?

— А я задержусь еще на день — остались вопросы по тендеру. Сегодня же постараюсь их все закрыть. Когда приедешь, позвони мне, ладно?

— Хорошо.

И больше ничего личного (да я бы сейчас и не смогла), передо мной снова стоял мой начальник. Никаких прикосновений и намеков, никакой «сладкой Малины» — уверенный взгляд, уверенная линия широких плеч и уверенное:

— Тогда я жду, Малинкина, собирайся.

Собралась быстро, так и доехали молча в такси до вокзала. Я бы и сама справилась, но Димка вызвался проводить. Нес чемоданчик, отказавшись катить, а я только рядом успевала стучать каблучками.

Отыскав поезд, занес вещи в вагон, еще и в купе заглянул — посмотреть, с кем в компании я буду ехать. Успокоился, увидев мою соседку — даму глубоко бальзаковского возраста, но при этом с таким горячим взглядом одиноких глаз, что даже мне от него стало не по себе. А Гордееву ничего. Сделал вид, что не заметил и пожелал нам хорошего пути.

— Маша, выйди на минутку, — позвал из купе в коридор за пять минут до отправления поезда. Достал из бумажника деньги и протянул. — Вот, это тебе, держи…

— Не возьму!

— Малинкина, — голос стал суше. — Это в счет командировочных от компании, ясно? Пообедаешь и поужинаешь в вагоне-ресторане, у тебя же ничего с собой нет. Такси я тебе от вокзала закажу.

— Я столько не ем.

— Зато Буряк съел бы. На Игоря и спишем. — Голос вновь смягчился. — На остальное купи детям гостинцы. Я в детстве любил, когда мне отец привозил что-нибудь из командировки. Тебя три дня не было, соскучились, наверно. А премию я тебе выпишу, как только приеду. Ну, пока, Маша?

Не знаю, и почему я так быстро юркнула в купе? Ведь ясно же, что не стал бы он меня целовать.

— Пока… Гордеев!

— Какой импозантный у вас провожающий, девушка, — дама из купе без стеснения выглянула в окно, отодвинув шторку. — Муж или молодой человек?

Молодой человек сейчас стоял на перроне, сунув руки в карманы пальто, и смотрел на меня тяжелым взглядом. Снег красиво ложился на непокрытую темную голову, падал на плечи. Как у него получается смотреть, не моргая?

Ну и чего, спрашивается, не ушел? Ведь не маленькие оба. Да и странно это — расставаться вот так. Не знаю, о чем думал он, а у меня от собственных мыслей покраснели щеки. Но вот поезд тронулся и отъехал от станции, оставив Гордеева в чужом городе.