– Вы никогда не были внутри?

– Никогда. – И Фалкворд понизил голос: – Взгляните вон туда, вверх; вон тот зверь, что никого не впускает внутрь!

Джервес проследил за его взглядом и увидел позади резной кованой решётки одного из окон тёмное, морщинистое лицо и два сверкающих глаза, которые даже на расстоянии имели, или казалось, что имели, какое-то зловещее выражение.

– Это самый мерзкий представитель нубийцев, какого я видел, – заметил Фалкворд. – Выглядит, прямо как оживший труп.

Джервес улыбнулся и, заметив длинную ручку для звонка в воротах, резко дёрнул её. В тот же миг появился нубиец – вид его полностью отвечал описанию лорда Фалкворда. Подобная пергаменту кожа его лица имела изжелта-чёрный оттенок и морщилась тысячами складок; губы его были голубоватыми и растягивались в обе стороны, обнажая жёлтые зубы в подобии какого-то застывшего оскала, в то время как яркий блеск его глаз казался таким яростным и пламенным, что напоминал глаза какого-то дикого зверя, жаждавшего добычи.

– Мадам принцесса Зиска, – начал Джервес, обращаясь к этому неприглядному субъекту с намеренным безразличием к его уродству.

Оскаленные губы нубийца растянулись ещё шире в стороны, когда грубый, рычащий голос потребовал:

– Votre nom?21

– Арман Джервес.

– Entrez!22

– Et moi?23 – спросил Фалкворд с примирительной улыбкой.

– Non! Pas vous. Monsieur Armand Gervase, seul!24

Фалкворд покорно пожал плечами; Джервес оглянулся на него, прежде чем перешагнуть порог таинственной обители.

– Мне жаль, что вам придётся возвращаться обратно в одиночестве.

– Не волнуйтесь, – добродушно сказал Фалкворд. – Я знаю, что вы пришли по делу. Вы будете писать портрет принцессы; и я надеюсь, этот уважаемый старый грубиян знает, что я ничего иного не желал, как только взглянуть на его хозяйку и поинтересоваться, из какого она теста.

– Из какого она теста? – повторил Джервес с удивлением. – Вы думаете, она не из того же теста, что и прочие женщины?

– Нет, не могу сказать, что это так. Она кажется мне вся огонь и дым с глазами в середине, знаете ли. Ох, я такая задница – всегда ей был, – но такое уж впечатление она на меня производит. Та-та! Желаю вам приятно провести утро!

Он поклонился и ушёл прочь, и Джервес замешкался ещё на одно мгновение, прямо глядя на нубийца, который ответил ему таким же пристальным взглядом.

– Maintenant?25 – начал Джервес.

– Oui, maintenant26, – отвечал эхом нубиец.

– La Princesse, ou est elle?27

– La! – и нубиец указал вниз, на длинный, мрачный проход в конце которого, казалось, светились зелёные пальмы и другая листва. – Elle vous attend, Monsieur Armand Gervase! Entrez! Suivez!28

Медленным шагом Джервес вошёл внутрь, и огромная дверь, подобная двери в склеп, захлопнулась за ним с тяжёлым лязгом. Целый длинный, яркий день миновал, а он так и не появился вновь; ничьи человеческие шаги не пересекли одинокой улицы, и ничего не было видно там до самых прохладных часов, кроме длинных, чёрных теней на мостовой, которые становились всё длиннее и чернее с приближением вечера.

Глава 7

Внутри дворца принцессы Зиска царила странная тишина. Каким бы образом ни было поставлено ведение домашнего хозяйства, но оно выполнялось, очевидно, с совершенной бесшумностью, поскольку ни единого звука не нарушало крайнего спокойствия обстановки. Сама принцесса, одетая в белое платье, которое плотно облегало фигуру, подчёркивая совершенные очертания её форм, стояла в ожидании своего гостя в комнате, которая представлялась довольно пёстрой для глаз, благодаря изобилию изысканно подобранных и гармоничных цветов, и в равной степени производила впечатление на разум, напоминая скорее о прошлом, чем о настоящем. Причудливые музыкальные инструменты, бывшие в моде тысячу лет назад, были развешаны по стенам или лежали на полках и столах, но никаких книг, подобных производимым современностью, не было видно; только связанные свёртки папирусов и любопытные маленькие глиняные таблички, исписанные таинственными иероглифами. Цветы украшали каждый угол – многие из них представляли собой странные расцветы, которые ценитель провозгласил бы неизвестными в Египте: пальмы, папоротники и растения всех мастей склонялись вдоль стен в изящном изобилии, и из решётчатых окон свет проникал сквозь цветные квадраты, создавая нечто вроде эффекта радуги в комнате, словно это была сцена из сна, а не реальность. Но ещё более похожей на сон, чем всё окружение, была та женщина, что ожидала приближения своего гостя, устремив взгляд на дверь, – пламенный взгляд, исполненный такой горящей настороженности, которая, казалось, воспламеняла сам воздух. Взгляд ястреба на добычу, взгляд голодного тигра во тьме таил в себе меньше ужасающего смысла, чем взгляд принцессы Зиска, когда она внимательно вслушивалась в приближавшиеся шаги по внешнему коридору, которые сообщили ей о том, что Джервес был уже рядом.

– Наконец-то! – прошептала она.

В следующий миг нубиец распахнул дверь настежь и объявил:

– Монсеньор Арман Джервес!

Она приблизилась со всей удивительной грацией, которая так отличала её, протянув обе тонкие, мягкие ручки. Джервес поймал их в свои и горячо поцеловал, в то время как нубиец удалился, закрыв за собой дверь.

– Добро пожаловать, монсеньор Джервес, – сказала затем принцесса с размеренной неторопливостью, которая была приятна и одновременно успокаивала слух. – Хорошо ли поживают все дорогие англичане в «Джезире Палас»? Леди Фалкворд не слишком ли утомлена после её усилий на балу? А вы?

Но Джервес пристально смотрел на неё в молчаливом смущении разума, слишком значительном для слов. Неожиданная, необъяснимая эмоция овладела им – эмоция, для которой он не смог бы подобрать названия, но которая одурманивала его и заставляла хранить молчание. Была ли это её красота, что так ослепляла его чувства? Был ли это некий тонкий аромат в комнате, что пробуждал смутные блуждания воспоминаний? Или что же это было, что представлялось ему таким странно знакомым? Он переборол себя и наконец высказал вслух свою мысль:

– Я уже встречался с вами прежде, принцесса; я в этом совершенно уверен! Прошлой ночью я ещё сомневался, но сегодня я положительно уверен в этом. Странно, не правда ли? Я гадаю, где же мы с вами виделись?

Её тёмные глаза прямо смотрели на него.

– Я гадаю! – повторила она с улыбкой. – Мир так мал, и так много людей сегодня совершают «grand tour»29, что вовсе не удивительно, что мы могли пересечься в пути во время путешествия по жизни.

Джервес всё ещё сомневался, оглядываясь вокруг с исключительно неловким видом, пока она продолжала за ним пристально наблюдать. Чем бы ни были вызваны его колебания – вскоре они прошли, и, постепенно восстановив своё хладнокровие, он осознал, что остался наедине с одной из самых прекрасных женщин. Глаза его засверкали, и он улыбнулся.

– Я пришёл, чтобы написать ваш портрет, – сказал он мягко. – Могу я начать?

Она уселась на шёлковый диван, и голова её легла на гору богато расшитых подушек. Не дожидаясь её ответа, он упал как подкошенный рядом с ней и схватил её руки в свои.

– Могу я начать писать ваш портрет? – прошептал он. – Или мне лучше заняться с вами любовью?

Она рассмеялась сладостным, тихим смехом, который чем-то заледенил его кровь, пока он слушал как зачарованный.

– Как вам больше нравится, – отвечала она: – оба действия явились бы подлинным произведением искусства!

– Что вы имеете в виду?

– Вы разве не понимаете? Если вы напишете мой портрет, то он станет произведением искусства. Если вы займётесь со мною любовью, то это будет такое же произведение искусства – произведение, тщательно продуманное.

– Ба! Любовь – это не произведение, – сказал Джервес, приближаясь к ней. – Она дика и исполнена свободы, как море.

– И такая же непостоянная, – добавила принцесса спокойно, взяв в руки веер из перьев и обмахиваясь им. – Мужское понятие о любви – брать, сколько сможет, от женщины и ничего не отдавать ей взамен, кроме разве что крошек изредка, а порой – смерти.

– Вы же не… вы не можете так думать! – сказал Джервес, глядя в её ослепительное лицо со страстным восхищением, которого даже не пытался скрывать. – Мужчины в целом не так жестоки и обманчивы, как женщины. Я готов поклясться, глядя на вас, что такая красавица, как вы, – жестока и, быть может, по этой причине я и люблю вас! Вы как величественная тигрица, ожидающая укрощения!

– И вы думаете, что смогли бы меня укротить? – прервала его Зиска, глядя с необъяснимым презрением в чёрных глазах.

– Да, если бы вы меня полюбили!

– Ах, вероятно! Но так случилось, что я вас не люблю. Я никого не люблю. С меня уже хватит любви; это та глупость, от которой я устала!

Джервес остановил на ней дерзкий пристальный взгляд, который как бы намекал на то, что он, вероятно, мог бы воспользоваться преимуществом их уединения, чтобы придать своим понятиям о любви больше красноречия, чем это было согласно с приличиями. Она угадала его намерения, улыбнулась и спокойно возвратила ему взгляд за взгляд. Затем, поднявшись с дивана, она выпрямилась во весь рост и окинула его взглядом, исполненным какого-то снисходительного презрения.

– Вы беспринципный человек, Арман Джервес, – сказала она; – и, знаете ли, я боюсь, что таковым и останетесь навсегда! Очищение вашей души в вечном адском пламени станет для вас неизбежной в следующем мире – в том самом мире, в который вы не веруете. Однако, возможно, было бы лучше предупредить вас о том, что я здесь не так беззащитна. Смотрите! – И при этих словах она хлопнула в ладоши.

Звенящий шум, будто от медных колокольчиков, ответил ей, и Джервес, подскочив с пола, увидел к своему удивлению, как казавшиеся твёрдыми стены их комнаты стремительно разделились и образовали несколько квадратных проёмов, которые открывали гораздо большее и обширное помещение за ними, походившее на огромный холл. Здесь собрались около двадцати или тридцати великолепно одетых арабских слуг – мужчины мрачного и зловещего вида, которые появились в полном вооружении, судя по неприятным на вид кинжалам и прочему оружию на их поясах. Принцесса снова хлопнула в ладоши, и стены закрылись с той же быстротой, как до этого раскрылись, в то время как прекрасная хозяйка этого странного жилья весело рассмеялась над полным смятением её гостя и потенциального любовника.