– Это самая увлекательная загадка, за какую только мне приходилось браться! – бормотал он полушёпотом, когда закончил писать. – Конечно, если только мои изыскания в парапсихологии чего-нибудь да стоят, то это может стать одним делом на тысячи. Тысячи? Ай, быть может, на миллионы! Великие небеса! Что за ужасающие невидимые силы нас окружают! И в строгой пропорциональности к гордому отрицанию каждым человеком Божества, устраивающего наши судьбы, будет отмерено ему и откровение невидимого. Странно, что человеческая раса до сих пор никогда ещё полностью не осознавала всей глубины значения слов, описывающих ад: «Где червь не умирает и огонь не угасает». «Червь» – это Воздаяние, «огонь» – это бессмертный Дух; и оба они вечно стремятся избежать друг друга. Ужасно! И всё же есть люди, которые не верят ни в то, ни в другое и отрицают Воздаяние, которое прикончит обоих! Господь, прости нам наши грехи, и особенно грехи гордыни и предубеждения!

И с тенью глубокой печали на лице маленький доктор отложил свой блокнот и, избежав всех постояльцев отеля на террасе и повсюду, возвратился в собственную комнату и отправился спать.

Глава 10

На следующий день, когда Арман Джервес пришёл к принцессе Зиска, то получил отказ. Нубийский слуга, что нёс стражу и наблюдал за её воротами, заслышав дверной звонок, удовольствовался тишь тем, что высунул свою уродливую голову из распахнутого верхнего окна и прокричал:

– Мадам уехала!

– А куда? – спросил Джервес.

– За город – в пустыню – к пирамидам! – прилетел ответ нубийца, вместе со звуком одновременно захлопнувшейся решётки, что оборвал всякую возможность дальше продолжать разговор. И Джервес, в нерешительности стоя на улице, вообразил, будто ему слышится злобный смех издалека.

– Животное! – пробормотал он. – В следующий раз я должен попытаться подкупить его. Но что же мне теперь делать? Меня неотступно преследует эта женщина и её портрет!

Жаркое солнце слепило ему глаза и причиняло боль, грубые камни узкой мостовой обжигали его ступни. Он начал медленно отходить прочь с неясным слабым ощущением головокружения и нездоровья внутри, когда долетевшие из дворца принцессы Зиска музыкальные звуки неожиданно заставили его замереть на месте. То была странная, дикая мелодия, исполняемая на некоем инструменте с чуть приглушённым звучанием. Голос, исполненный глубокой пульсирующей сладостной дрожи, начал петь:

«Вперёд, к бесстрастному миру Лилии лотоса!

Плывёт он в недремлющей мечте по прохладным водам,

С развёрнутыми лепестками

В чарующий мир,

Зная цену печали и неутомимой боли,

Что сжигает и мучит человеческий разум;

Вперёд, к бесстрастному миру Лилии лотоса!

Вперёд, к чистому ледяному сердцу Лилии лотоса!

Обнажённый пред луною в тёмных и холодных водах.

Звезда над ним —

Его единственная любовь,

И лишь единый краткий вздох его нежного дыхания

Есть всё, что он узнал о Смерти;

Вперёд, к чистому ледяному сердцу Лилии лотоса!»

Как только песня затихла, Джервес поднял глаза от земли, куда был устремлён его взор в каком-то мрачном ступоре, и пристально вгляделся в горящую синеву небес, столь же смутную и дикую, сколь и человек в приступе лихорадки.

– Боже! Я опустошён! – пробормотал он, придерживаясь одной рукой за чёрную и крошащуюся стену рядом. – Отчего эта мелодия крадёт мои силы и заставляет думать о тех вещах, с которыми я определённо никак не связан! Что за игры терзают моё воображение в этом городе Востока? Я, должно быть, нахожусь под гипнозом! Что общего может быть у меня с образами войны и триумфа, грабежа и убийств, а также с именем Зиска-Чаровницы?

Он встряхнулся, будто какое-то животное, ужаленное надоедливым насекомым, и, овладевая своими эмоциями, побрёл прочь. Однако он был настолько поглощён своими странными размышлениями, что встретился на боковой улочке с Дензилом Мюрреем на пути к отелю «Джезире», даже не заметив его, и так бы и прошёл мимо, не окликни его Дензил несколько раздражённым тоном:

– Стойте!

Джервес с удивлением уставился на него.

– Ах, Дензил, это вы! Мой дорогой друг, простите мою грубость! Думаю, я получил солнечный удар или что-то вроде того; клянусь, я едва соображаю что делаю и куда плетусь!

– Я вам верю! – сухо ответил Дензил. – Вы так же обезумели, как и я, – от любви!

Джервес улыбнулся скользящей недоверчивой улыбкой.

– Вы так думаете? А вот я не уверен! Если любовь превращает мужчину в такого безнадёжно несобранного и нервного человека, как я сегодня, тогда любовь – весьма дурное заболевание.

– Это самое худшее заболевание в мире! – проговорил Дензил поспешным и диковатым голосом. – Самое жестокое и мучительное! И от него нет лекарства, помимо смерти. Бог мой, Джервес! Вы только вчера были мне другом! Я и представить себе не мог возможность испытывать к вам ненависть!

– И всё же вы теперь меня ненавидите? – спросил Джервес, держа слабую улыбку на лице.

– Ненавижу вас? Да я мог бы убить! Вы были с ней!

Джервес тихонько взял его руку.

– Мой добрый Дензил, вы ошибаетесь! Признаюсь вам откровенно, что я мог бы быть с нею, – вы говорите о принцессе Зиска, конечно же, – если бы это оказалось возможным. Но в настоящее время её нет в городе, по крайней мере, согласно словам трупоподобного нубийца, что торчит там вместо лакея.

– Он врёт! – воскликнул Дензил с жаром. – Я видел её утром.

– Надеюсь, вы воспользовались своей возможностью, – невозмутимо проговорил Джервес. – Так или иначе, в настоящий момент она вне зоны видимости.

На несколько минут между ними воцарилось молчание, затем Дензил снова заговорил:

– Джервес, это всё бесполезно; я не вынесу этого. Мы должны всё выяснить! Что всё это значит?

– Сложно объяснить, мой дорогой мальчик, – отвечал Джервес полусерьёзным тоном. – Это значит, я полагаю, что оба мы влюблены в одну женщину и что оба мы пытаем своё счастье с нею. Но, как я уже говорил вам тогда ночью, не вижу причин для ссоры между нами. Ваши намерения в отношении принцессы самые благородные, а мои – бесчестные, и я этого не скрываю. Если вы её завоюете, то мне придётся…

Он замолчал, и в глазах промелькнула внезапная тень, что показалась чернее натурального цвета его глаз.

– Вам придётся?..

– Совершить отчаянный поступок, – закончил Джервес. – И что это будет за поступок, зависит от настроения момента. Тигр, пощадивший свою жертву, ненормальный зверь; сильный мужчина, отказывающийся от женщины, которую страстно желает, ещё менее нормален, чем этот тигр. Но давайте будем вести политику невмешательства. Ничто ещё не решено, ведь прекрасная леди не думает ни об одном из нас; давайте будем друзьями, пока она не сделает свой выбор.

– Мы не можем быть друзьями, – сурово ответил Дензил.

– Добро! Тогда будем врагами, но благородными даже в ссоре, дорогой мальчик. Если нам придётся убить друг друга, то сделаем это цивилизованно. Вцепиться друг другу в глотки было бы чистым варварством. У нас есть определённый долг перед обществом; со времён Аракса времена несколько изменились.

Дензил мрачно смотрел на него.

– Аракс – это причуда доктора Дина, – сказал он. – Мне ничего не известно о египетских мумиях, и я и не желаю ничего знать об этом. Я живу настоящим, а не прошлым.

К этому моменту они уже подходили к отелю и плечом к плечу свернули в сады.

– Вам ясно? – спросил Дензил. – Друзьями нам не бывать.

Джервес одарил его глубоким учтивым поклоном, и они разошлись.

Ближе к позднему вечеру, примерно за час до ужина, Джервес, прогуливаясь по террасе отеля в одиночестве, заметил Хелен Мюррей, сидевшую на небольшом удалении под каким-то деревьями с книгой в руке, которую она не пыталась читать. В глазах её стояли слёзы, однако как только он приблизился к ней, она стремительно стёрла их с лица и приветствовала его, изобразив слабое подобие улыбки.

– Вы не уделите мне минутку? – спросил он, усаживаясь рядом.

Она утвердительно качнула головой.

– Я очень несчастный человек, мадемуазель Хелен, – начал он, глядя при этом с некой сострадательной нежностью, – мне бы хотелось похвастаться вашим расположением, однако знаю, что я его не заслуживаю.

Хелен хранила молчание. Слабый румянец окрасил её щеки, но глаза скрывались под длинными ресницами – она полагала, что он не мог их увидеть.

– Помните, – продолжал он, – наше доброе время в Шотландии? Ах, это такое безмятежное место, ваш дом в горах, с прекрасными пурпурными холмами, катящимися вдаль, и прекрасными болотами, поросшими душистым вереском, и журчаньем реки, что бежит меж берёз, елей и ив, весь день напролёт создавая музыку для тех, кто имеет уши, чтобы её услышать, и сердца, чтобы понять всю прелесть её мелодичного напева! Знаете, французы всегда более или менее симпатизировали Шотландии – какие-то древние ассоциации, вероятно, с романтичными временами Мэри, королевы шотландцев, когда лёгкие и изменчивые фантазии Шатлара и его братьев поэтов и лютнистов вносили смуту в сердца девиц высокогорья. Что это за яркая капелька на вашей руке, Хелен? Вы плачете? – Он переждал секунду, и голос его стал мягче и ещё более робким. – Дорогая девочка, я не стою ваших слёз. Я и вас не стою.

Он дал ей время, чтобы справиться с минутной слабостью, и затем продолжил тем же мягким и нежным голосом:

– Послушайте, Хелен. Я хочу, чтобы вы мне верили и простили, если сможете. Я помню те лунные вечера в Шотландии – благословенные и счастливые вечера, столь же сладостные, как и ароматные страницы в вашем девичьем молитвослове; да, и я не хочу играть с вами, Хелен или ранить ваше хрупкое сердце. Я вас почти полюбил! – Он проговорил эти слова со страстью, и на секунду она вскинула взгляд и посмотрела на него с каким-то страхом и в равной степени с печалью. – Да, я тогда сказал себе: «Эта девушка, такая искренняя, чистая и прекрасная, – настоящая невеста для короля; и если я смогу её завоевать – если!..» Ах, на этом мои размышления обрывались. Но я приехал в Египет главным образом, чтобы встретить вас снова, зная, что вы с братом в Каире. Откуда мне было знать, как мог я догадаться, что случится вся эта ужасная история?