Он тяжело вздохнул, потом внезапно протянул руку.

– Дензил, самые заклятые враги пожимают друг другу руки перед смертельным сражением, какое ожидает нас завтра, это общепринятый обычай и никому он не повредит; я бы хотел расстаться с вами по-хорошему сегодня!

Дензил заколебался, потом нечто сильнее его самого заставило его уступить напору сильных эмоций в голосе его бывшего друга, и руки двоих мужчин встретились в стремительном молчаливом пожатии. Затем Дензил быстро повернулся прочь.

– Завтра в шесть утра, – бросил он кратко, – рядом со Сфинксом.

– Добро! – ответил Джервес. – Сфинкс станет нам секундантом и свидетелем честной дуэли. Доброй ночи, Дензил!

– Доброй ночи! – ответил Дензил холодным тоном, когда двинулся в сторону и исчез.

Слабая дрожь пробежала по спине Джервеса, когда он смотрел ему вслед.

– Странно, но мне кажется, будто я вижу его в последний раз! – прошептал он. – Странные предзнаменования витают в воздухе пустыни, как мне кажется! Идёт ли он навстречу своей смерти? Или я иду к своей?

И снова холодная дрожь прошила его нервы, и, борясь с недобрыми предчувствиями, он удалился в свои комнаты, чтобы там дожидаться обещанных посланников принцессы. Никакой триумф более не заполнял его изнутри; никакой радости не ощущалось; смутный страх и злые предчувствия были теперь единственными эмоциями, какие он в себе замечал. Даже его нестерпимая жажда любви поостыла, и он смотрел с нарастающей подавленностью, как ночь опускалась над пустыней и звёзды загорались одна за другой на фоне чёрной лазури небес. Его постепенно заполняло смутное чувство отстранённости от всего видимого, словно он вдруг таинственным образом начал отделяться от остальной части человечества невидимой силой, которой не мог сопротивляться. Он всё ещё терялся в своей апатичной или полубессознательной задумчивости, когда лёгкий стук в дверь вернул его обратно к земной реальности и окружению. В ответ на его «Войдите!» высокий нубиец, которого он узнал в Каире как домоправителя принцессы, появился на пороге, и его мерзопакостное лицо выглядело, если только такое возможно, ещё более мертвенным и отвратительным, чем всегда.

– Мадам принцесса вас просит! – сказал этот мерзкий слуга одной из самых прекрасных женщин. – Следуйте за мной!

Не мешкая ни секунды, Джервес подчинился и, позволив своему провожатому предшествовать ему чуть впереди, последовал за ним через коридоры отеля, затем через входную дверь в сады. Часы пробили десять, когда они оказались в объятиях тёплого вечернего воздуха, и яркие лучи луны начинали обрисовывать грани Великой Пирамиды. Немногие постояльцы отеля бродили в округе, но они не обращали никакого внимания на Джервеса и его спутника. Примерно в двух сотнях ярдов от отеля «Мена Хаус» нубиец остановился и стал ждать, пока Джервес его нагонит.

– Мадам принцесса вас любит, монсеньор Джервес! – сказал он с саркастической улыбкой. – Но она желает, чтобы Любовь всегда была слепой! Да, всегда! Вас связывает сама судьба – нужно ей покориться! Любовь слепа! Да! В конце концов, так и есть!

И прежде чем Джервес успел вымолвить хоть слово протеста или потребовать объяснений этого странного предисловия, его руки внезапно оказались стянутыми за спиной, рот заткнут, а глаза завязаны.

– Держитесь, – продолжил нубиец, – мы идём вместе!

Шокированный и обезумевший от гнева, Джервес несколько мгновений яростно боролся, насколько ему позволял его сильный похититель. В его мозгу проносились всевозможные мысли: принцесса Зиска могла, со всей её красотой и очарованием, оказаться не кем иной, как предводительницей банды разбойников и убийц, – кто знает? И всё-таки разум не совсем покинул его, поскольку, пока он пытался бороться за свободу, вспомнил, что никакой выгоды за его пленение они получить не могли: у него не было ни денег, ни ценностей – ничего, способного возбудить алчность даже голодающего бедуина. Как только эта мысль возникла в его голове, он резко оставил свои попытки и успокоился, часто дыша, когда вдруг звук песни донёсся до его слуха:

«Вперёд, к чистому ледяному сердцу Лилии лотоса!

Обнажённый пред луною в тёмных и холодных водах.

Звезда над ним —

Его единственная любовь,

И лишь единый краткий вздох его нежного дыхания

Есть всё, что он узнал о Смерти;

Вперёд, к чистому ледяному сердцу Лилии лотоса!»

Он прислушался, и всё желание сопротивляться медленно покинуло его; он стал совершенно пассивным, почти апатичным, и, послушный несколько грубому обращению своего провожатого, он позволил протащить себя с молчаливой быстротой вперёд по густому песку, пока наконец не осознал, что находится уже не на открытом воздухе, а входит в какое-то здание, поскольку ноги его ступали теперь по твёрдому камню и земле вместо песка. Сразу же он успокоился и тяжко перекатывающийся звук и лязг, словно отдалённое бормотание грома, зазвучало в его ушах, а затем последовала мёртвая тишина. Потом его снова крепко схватили за руки и потащили дальше, вперёд и вперёд, сквозь чёрную бесконечность, как ему представлялось, поскольку ни единого проблеска света не проникало под тугую повязку на его глазах. Внезапно под ним задрожала земля – какие-то тяжёлые глыбы сдвигались, и снова послышался тот же грохочущий звук, сопровождавшийся лязгом цепей.

– Это – лестница к мадам принцессе! – сказал нубиец. – Ведёт прямо в спальню молодожёнов! Спускайтесь! Скорее!

Вниз-вниз! Сопротивление бесполезно, даже если бы он попытался сопротивляться, потому как он почувствовал, будто двадцать пар рук вместо одной пары с силой толкали его в бока; вниз, всё ниже он спускался – немой, слепой и беспомощный, пока наконец ему не позволили остановиться и отдышаться. Его руки отпустили, повязку сорвали с глаз и освободили рот – он был свободен! Свободен – да! Но где? Плотная тьма окутывала его; он протянул руки вперёд, сквозь тёмный воздух, и ничего не нащупал.

– Зиска! – закричал он.

Это имя запрыгало в тишине и забилось бесчисленным эхом, возвратившись назад вместе с дрожащим чужеродным вздохом:

– Чаровница!

Джервес расслышал его, и смертельный ужас, порождённый чем-то сверхъестественным, овладел им.

– Зиска! Зиска! – диким голосом воззвал он снова.

– Чаровница! – ответил проникновенный неизвестный голос; и когда он задрожал в воздухе рыданием боли, тусклый свет начал пробиваться сквозь мрак, сперва мерцающий, затем более устойчивый, пока постепенно не расширился, освещая бледным прозрачным светом то место, где он стоял, – место, ещё более странное и удивительное, чем любая мистическая сцена из страны снов. Он бросился вперёд как угорелый, крайне взволнованный, оглядываясь вокруг, как человек в бреду, и онемевший от смешанного ужаса и удивления. Он был один – совсем один в обширной квадратной комнате, стены и потолок которой были густо расписаны и сверкали золотом. Квадраты золота были вставлены в сам пол, по которому он ступал, и в дальнем конце комнаты великолепный саркофаг из чистого золота, инкрустированный тысячами тысяч драгоценных камней, которые соединялись на нём в чудесные и фантастические письмена, сверкал и горел потоками живого огня. Золотые чаши, золотые вазы, золотой доспех, браслеты и цепи из золота смешивались с драгоценностями, лежали грудами у стен и рассыпались по полу; и круглый щит из слоновой кости, украшенный золотом, вместе с мечом в драгоценных ножнах, стояли вертикально в изголовье саркофага, который, казалось, и излучал весь этот прозрачный таинственный свет. С тяжело бьющимся сердцем и учащённым пульсом Джервес всё шёл вперёд, глядя испуганно и заворожено на необычайную роскошь и великолепие, окружавшее его, и бормоча про себя почти бессознательно:

– Усыпальница короля – гробница воина! Как я здесь очутился? И почему? Это ли место для свидания, любви и смерти? И придёт ли она ко мне?…

Вдруг он отпрянул в смертельном испуге, ибо там, подобно странному Духу Зла, восставшему из могилы, прильнув к огромному золотому саркофагу, – её неповторимая фигура, едва скрываемая белой дымкой одеяния, её тёмные волосы сползали облаком с плеч, и чёрные глаза горели гневом, угрозой и страстью, – стояла таинственная Зиска!

Глава 16

Онемев от мертвенного сверхъестественного ужаса, который превосходил все обычные человеческие эмоции страха, он смотрел на неё как завороженный, кровь стыла в его жилах, и руки немели, ибо теперь – теперь она выглядела в точности как тот его написанный портрет; и Смерть – Смерть, ожившая, мучительная и ужасная, пристально смотрела на него, просвечивая очертаниями черепа сквозь прозрачный слой чуть подкрашенной человеческой плоти. Её глаза становились всё огромнее, и ярче, и шире, пока она гипнотизировала его взглядом, и её голос, разорвавший тишину неземным резонансом, произнёс:

– Добро пожаловать, мой герой, в эту обитель любви! Добро пожаловать в мои руки, чьих объятий так страстно жаждала твоя ненасытная душа! Возьми меня всю – я твоя! Настолько твоя, что тебе никогда не сбежать! Никогда не расстаться со мною! Даже через тысячу тысяч веков! Жизнь моей жизни! Душа моей души! Владей мною, как я владею тобою! Ведь наши нераскаянные души пылают двойным адским пламенем, которому суждено гореть и гореть целую вечность! Иди ко мне, мой повелитель и хозяин, король и победитель! Сюда, сюда! – и она бледными руками ударяла себя в грудь. – Насладись всей полнотой твоей горящей порочности, проклятой радости! А затем – усни! Как уже спал прежде, в течение многих тысячелетий!

Молчаливо и с ужасом взирал он на неё; все чувства закружились, разум раскачивался, и затем медленно, словно занавес поднимался в последней сцене мрачной трагедии, прозрение, озарение памяти вспыхнуло в его голове и накрыло накатившейся волной, которая несёт смерть всему на своём пути. С яростным проклятием он бросился к ней и сжал её руки своими ледяными и липкими от пота ладонями, будто покрытыми могильной росой.