Его челюсть напряжена, а взгляд дикий, но затем в мгновение ока он становится холодным, выражение его лица лишено эмоций, когда он выпрямляется и убирает пальцы с моего плеча. Я стараюсь не обращать внимания на то, как моя кожа внезапно становится холоднее под футболкой.

— Ты чертова мазохистка, — говорит он ледяным голосом.

— Мазохистка, — соглашаюсь я.

Он открывает рот, как будто хочет сказать что-то еще, но его прерывают, когда высокая длинноногая девушка с ярко-рыжими волосами, большими сиськами и зеленым "Биркином", свисающим с ее бледного запястья, подпрыгивает к нему сбоку.

— Ой! Кто это? — спрашивает она сладким голосом.

Когда она переплетает свои пальцы с его, я чувствую, как моя поза ослабевает.

— Никто, — говорит он ей сквозь зубы, его серо-голубые глаза все еще впиваются в меня. — Она никто.

Его смысл на 100 процентов ясен: Мэллори Эллис- никто . Это ранит больше, чем я хочу признать, и мой желудок

, кажется, пожирает мое сердце, когда рыжая поворачивается ко мне и тащит меня медленным, оценивающим взглядом, который не жесток, но и не обязательно дружелюбен.

— Ты, должно быть, Мэллори, — протягивает она, затем наклоняет голову набок. — Я так много слышала о тебе. Я Розалинда Бьянка.

Я хочу спросить, является ли это сочетанием имени и отчества, или ее имя действительно так чертовски идеально, но прикусываю язык и могу только смотреть на нее слишком долго. Кто она, черт возьми, такая, потому что я точно не видел ее раньше в кампусе? Почему она выглядит такой уютной, прижавшись к Сэйнту? Почему он не говорит ей, чтобы она уходила, как он это делает с другими девушками?

И почему я не могу не заметить, как безупречно они смотрятся вместе?

— Да, приятно познакомиться, — бормочу я наконец.

Я боюсь, что она захочет поговорить со мной, но вмешивается Сэйнт.

— Мы здесь закончили.

Он уводит девушку от меня, прежде чем она успевает пискнуть еще хоть слово, и они прокладывают свой путь к двери в обеденный зал. Я смотрю, как они уходят, моя грудь сжимается при виде их.

Я знаю, что этого не должно быть. Мне следовало бы оставить все это в прошлом, но я ничего не могу с собой поделать, когда Лони тащит меня к подносам.

Похоже, у Сэйнта не было никаких проблем с тем, чтобы двигаться дальше.

Вид Сэйнта и Розалинды вместе, разбивает мое уже разбитое сердце. Все это время я потратила впустую, мучаясь из-за своих противоречивых чувств к нему, а он, не раздумывая, подхватывает себе милую новую игрушку, чтобы насладиться ею.

В тот вечер я наконец обрела хоть каплю покоя, сбежав в библиотеку, чтобы просмотреть старые ежегодники за те годы, когда мистер Анжелл и Бенджамин Джейкоби посещали Ангелвью. Этот день был намного труднее пережить, чем я ожидала, и занятия даже официально не начинаются до завтра.

Жестокость других учеников уже давит на меня, но меня тошнит от одной мысли о том, что я буду слабой.

Что за ублюдки.

Я бегу к самому заднему ряду полок, чтобы спрятаться и, может быть, поплакать. Я еще не уверена.

Все, что я знаю, это то, что мне просто нужно побыть одной. Чтобы на меня не пялились в течение десяти чертовых минут. Чтобы не слышать шепота от более утонченных людей, или резких оскорблений от более вопиющих, или напоминаний о том, как я должна была быть той, кто была сожжена дотла той ночью в Доме Ангелов самым смелым из них всех.


Мне просто нужно несколько минут покоя, чтобы я не сошла с ума и не вымещала свое безумие на Сэйнте или какой-нибудь другой ничего не подозревающей душе.

Дойдя до конца ряда, я прижимаюсь к стене и откидываю голову назад, чтобы на мгновение уставиться в потолок прежде чем я закрою глаза. Я глубоко вздыхаю с облегчением.

Наконец-то тихо.

За исключением того, что я быстро понимаю, что в тишине намного труднее избегать своих мыслей, так как я сразу же снова начинаю думать о Сэйнте и Розалинде.

Они хорошо смотрелись вместе. Так чертовски хорошо, что было больно. Я сомневаюсь, что мы с Сэйнтом так выглядели вместе, как будто мы были созданы друг для друга. Как будто мы были моделями Instagram, документирующими нашу идеальную жизнь и отношения для всего мира.

Розалинда, очевидно, очень богата, просто основываясь на одежде, которую она носила, и ее сумочке, которая стоила больше, чем я когда-либо зарабатывала, работая летом в дерьмовой закусочной в Атланте или в медленно умирающем театре в Рейфорте.

Я так погружена в свои мрачные мысли, что не слышу приближающихся шагов, пока они не оказываются прямо передо мной.

Вздрогнув, я открываю глаза и начинаю кричать, когда обнаруживаю большое, мускулистое тело, возвышающееся надо мной, но Сэйнт быстро прижимает руку к моим губам.

— Какого хрена? — Я задыхаюсь, дрожа, когда мой язык скользит по кончикам его пальцев за секунду до того, как он опускает руку.

— Почему ты вернулась?

— Что? — Я играю в догонялки, пока мой разум пытается стряхнуть с себя оцепенение, в которое он его ввел.

— Ты что, обнаглела еще больше из-за перерыва? — выплевывает он. — Я спросил, почему ты вернулась. Ты сказала, что никогда этого не сделаешь, так какого хрена твоя задница находится сейчас здесь, Эллис?

Я моргаю, приходя в себя, и, прищурившись, смотрю на него.

— Это не твое гребаное дело, почему я вернулась.

Его рука ударяется о стену рядом с моей головой, и я вздрагиваю, потому что не готова к этому.

— Это мое гребаное дело.

Он скалит зубы, как зверь, но я не боюсь. Нет, я чувствую, как меня пронзает жар, и мне противно от себя за то, как я реагирую на него.

К черту этого парня.

Особенно когда он добавляет: — Все, что ты делаешь, это мое гребаное дело.

— О, даже так? — спрашиваю я, медленно моргая. — Не думаю, что твоей девушке понравилось бы это слышать.

Он хмуро смотрит на меня, но не отрицает, что Розалинда его девушка. Дерьмо! Почему от этого у меня так сильно болит грудь? Почему меня это вообще волнует?

Он должен быть мертв для меня.

— Мы были вместе первокурсниками и второкурсниками, — объясняет он более мягким тоном, хотя я не спрашивала и не ожидала, что он это сделает. — Потом ее отчим умер, и мама перевела ее в школу-интернат в Нью-Йорке.

У них с Розалиндой есть история. Когда-то она принадлежала ему, а потом он потерял ее. Теперь она вернулась, так что, конечно, он хочет быть с ней. Еще раз я говорю себе, что мне все равно, так как мы с ним никогда не были чем-то большим, чем приятелями по траху в наш лучший день.

Вот только я не верила в это, пока не стало слишком поздно. Я была слишком погружена в свои чувства, чтобы понять, что он никогда не испытывал ко мне ничего более глубокого.

Ничего, кроме трех дырок.

Именно так он мне и сказал, и когда я думаю об этом, я становлюсь немного выше и стискиваю зубы в свирепой улыбке.

— Знаешь что? Мне плевать на твои свидания в прошлом, настоящем или будущем, Сэйнт. Единственное, чего я хочу, это чтобы ты прекратил эту игру с одержимым преследователем, чтобы я могла спокойно закончить свой год.

— Одержимый преследователь, - повторяет он тем мягким, но предательским голосом, от которого у меня всегда мурашки бегут по спине.

Он делает еще один шаг ко мне.

— Это то, о чем ты думаешь?

— А это не так? — Я выгибаю бровь. — Кстати, Сэйнт, я знаю, что ты солгал насчет Лорел. Я знаю, что тебя не было с ней в ту ночь.

Он смотрит на меня сверху вниз несколько мгновений, и он так близко, что меня охватывает его пьянящий жар. Я не позволяю себе растаять для него. Не в этот раз.

Никогда больше, если я смогу этого избежать.

Когда он говорит, он не поправляет меня, и я ненавижу то, как мои плечи опускаются от облегчения, что он не зашел так далеко.

— Тебе следовало держаться подальше. — Его голос грохочет, одновременно нежный, но твердый. — Ты здесь не нужна. Никому.

Ему не нужно ничего говорить, чтобы я понял его послание громко и ясно.

Отступая от меня, он бросает на меня долгий взгляд, и на мгновение я задаюсь вопросом, возьмет ли он свои слова обратно. Скажи мне, что он лжет, и он сожалеет о том, что сделал.

Однако он ничего этого не говорит, потому что, конечно, это не так.

Я все еще просто идиотка.

Он поворачивается и уходит от меня, даже не удостоив меня последним взглядом.

ГЛАВА 7.

— ЭТИ ПРИДУРКИ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО СЛЕДЯТ ДА НАМИ?

В голосе Лони звучит такая ярость, что я не могу сдержать улыбку. Я оглядываюсь через плечо и вижу офицера Майерса и еще одного офицера полиции кампуса, задержавшихся не слишком далеко позади нас. Они притворяются, что не следят за мной, но они явно не совсем эксперты в том, чтобы оставаться незамеченными.

Я заметила с тех пор, как вернулся в Ангелвью, что вокруг меня, похоже, довольно постоянно присутствует полиция кампуса.

Когда я вчера впервые вернулась в кампус, офицер ждал у главной двери здания общежития. Он сказал, что просто занимался обычной охраной, но я уже догадалась. Как и сейчас. Мейерс и его напарник следили за мной почти с того момента, как я вышла из своего здания на тротуар. Они ждали, когда я выйду, и я уверена, что они должны были незаметно следить за мной весь день.

Помимо моего нового полицейского эскорта кампуса, сегодня утром меня первым делом вызвали в административное здание, чтобы повидаться с директором Олдриджем по дерьмовым причинам, которые, как я знаю, он выдумал просто для того, чтобы иметь предлог присматривать за мной.

Несмотря на то, что Сэйнт подтвердил мое алиби, ясно, что все они все еще думают, что я могу быть виновна. Они наблюдают за мной, как будто ожидают, что я начну кричать “Дракари” и поджигать случайные здания, хотя у них нет доказательств того, что я сделала что-то не так, и источник пожара все еще расследуется.