Лейла Мичем - Знак розы

Рэйчел вспомнила Билли Сетона с соседней улицы, который, как все говорили, родился с бейсбольной перчаткой на руке. Так что вряд ли стоило удивляться тому, что он стал играть за команду «Нью-Йорк янкиз», чем страшно гордились обитатели Кермита.

«Рожден для игры», — говорили про него, и похожее чувство сама она испытывала к земледелию. Рэйчел не могла представить себе, что у нее не было бы сада. Не существовало на земле другого места, в котором она чувствовала бы себя такой счастливой. И она ничуть не возражала против того, чтобы запачкать руки и одежду. Ей нравилосьощущать плодородную влажную землю, видеть небо над головой, чувствовать, как свежий ветер перебирает ее волосы, но больше всего на свете она обожала вид зеленых ростков, пробивающихся к солнцу. С этим чувством не могло сравниться ничто. Даже магия рождественского утра.

— Знаете, тетя Мэри, полагаю, я рождена быть фермером.

На изящно очерченных губах тетки заиграла легкая улыбка.

— Вот как?

Когда приехал отец, Рэйчел заявила ему:

— Все было просто замечательно, папочка, — и с надеждой взглянула на двоюродную бабку. — До следующего лета, тетя Мэри? До августа - и до сбора урожая?

Мэри рассмеялась, обменявшись взглядами с Уильямом.

— До августа, — согласилась она.

В последующие годы Рэйчел услышала немало споров и ссор, вызванных ее ежегодными двухнедельными поездками в гости к тете Мэри.

— Уильям, нет, ты только прочти, что пишет твоя тетка! Какая же она эгоистка! Я и так почти не вижу дочь, а она имеет наглость требовать, чтобы мы отдали ей Рэйчел на все каникулы!

— Не на все каникулы, Элис. Только на один месяц. Август. Тете Мэри уже почти семьдесят. Почему бы нам не сделать приятное пожилой женщине? Она же не будет жить вечно.

— Она проживет достаточно долго, чтобы украсть у меня мою девочку. Она вбивает между нами клин, Уильям. Мне уже надоело слушать: тетя Мэри то, тетя Мэри это. Таким восторженным тоном обо мне Рэйчел не говорила никогда.

Спрятавшись под окном, Рэйчел слушала и ежилась от укоров совести. Да, она действительно никогда не отзывалась о матери с таким восхищением. Она слышала боль в голосе Элис и клялась, что станет чаще выказывать матери свою любовь и уважение. Но, папочка, позволь мне приехать к тете Мэри и дяде Олли в августе!

Ссора закончилась компромиссом, оставив мать недовольно морщиться, когда семейный автомобиль увозил Рэйчел в Хоубаткер на целый месяц. Это было уже четырнадцатое лето Рэйчел. Соглашение, выдвинутое матерью, гласило, что нынешний август девочка проведет с «родственниками папочки», но на следующее лето они все вместе поедут куда-нибудь, где «не будет ни Хоубаткера, ни Сомерсета, ни тетки Мэри».

Во время своего четырнадцатого лета Рэйчел познакомилась с Маттом Уориком. Она часто слышала о внуке Перси Уорика, но он всегда гостил у своей бабки в Атланте, когда Рэйчел приезжала на две недели в Хоубаткер. Мать Матта умерла от рака, когда ему было четырнадцать, а отец погиб на войне. Рэйчел вспомнила, как пожалела мальчика, который стал сиротой, но сочла его счастливчиком, раз он может жить в Хоубаткере под присмотром такого чудесного пожилого джентльмена, как мистер Перси.

Ее отец говорил, что мистер Перси чудовищно богат. Матт изучал семейный бизнес, и наука эта давалась ему без труда - совсем как ей, подумала Рэйчел. Предполагалось, что он красив, обаятелен и одинок, и она очень хотела посмотреть, как такие качества могут сочетаться в одном человеке.

Они встретились на девятнадцатом дне рождения Матта. По такому случаю Рэйчел надела новое платье, которое безошибочно выбрал для нее дядя Олли. Оно было из белой ткани с фестонами на шее и по подолу и широким зеленым поясом. У Рэйчел еще никогда не было ничего подобного. Она чувствовала себя очень женственной и совсем взрослой в своих первых чулках, туфельках на высоком каблуке и со стильной прической, сделанной специально для вечеринки.

Тетя Мэри и дядя Олли ждали ее у подножия лестницы, когда она сошла вниз, и оба смотрели на нее с любовью и гордостью.

Рэйчел просияла в ответ, постаравшись отогнать от себя чувство вины при воспоминании об обидных словах матери: «Ты считаешь, что стала слишком хороша для нас, Рэйчел».

— Нет, мама, это не так!

— Только не говори мне, что ты предпочитаешь не находиться вместе со своими богатыми тетей и дядей в их огромном особняке, а жить с мамочкой и папочкой в нашем маленьком домике, - или что тебе не нравится этот задирающий нос Хоубаткер.

— Ох, мама, ты все переворачиваешь с ног на голову. Мне нравится жить и здесь, и там.

Рэйчел никак не могла убедить мать в том, что ее чувства к тете Мэри и дяде Олли не означают, что она стала меньше любить родителей. Дядя Олли был самым славным мужчиной, которого она знала, и в его присутствии девочка чувствовала себя особенной, в то время как тетя Мэри понимала и ценила ее любовь к земле, чего нельзя было ожидать от матери. Что же касается особняка на Хьюстон-авеню... Стоило Рэйчел увидеть его, как ей показалось, что она вернулась туда, где уже бывала раньше, вернулась в место, которое ждало ее и скучало по ней. Розы и жимолость, пруд с рыбками и беседка, сам дом с элегантной широкой лестницей и роскошными комнатами, изысканно обставленными... Все это казалось ей таким же знакомым и родным, как и дом ее родителей в Кермите, и ее комната рядом со спальней шестилетнего брата. И еще Рэйчел не покидало чувство, что она была связана с Хоубаткером всю жизнь, хотя и не знала, как и почему. Выложенные красным кирпичом улицы Хоубаткера, его навеянная дыханием Юга архитектура, смешение белых и черных жителей настолько разительно отличались от родного города Рэйчел, как вода отличается от песка. Когда она упомянула об этом странном феномене в разговоре с отцом, тот сказал:

— Ты пришла домой, Рэйчел.

«Я ничего не могу с собой поделать, — думала она, спускаясь по лестнице. — Это и мой дом тоже, а тетя Мэри и дядя Олли - мои дедушка и бабушка, которых я никогда не знала. Здесь мое место».

Дядя Олли предложил ей руку.

—Я смотрю на Рэйчел и вижу тебя, крошка Мэри, когда тебе было четырнадцать.

— Вот только я никогда не была такой эффектной, — негромко ответила тетя Мэри.

— Это потому, что ты никогда не обращала на себя внимания, — возразил дядя Олли.

Вечеринку устроили на лужайке огромного родового поместья мистера Перси, Уорик-холла. Торжество получилось шумным и многолюдным. На него пригласили всех, кто знал и любил Матта: молодых и пожилых, богатых и бедных, белых и черных. Когда они прибыли на торжество, их провели через гигантский шатер, разбитый прямо на лужайке, которую охлаждали огромные вентиляторы, к Перси Уорику и Амосу Хайнсу, стоявшим рядом с молодым человеком в белом смокинге. Значит, вот он какой, Матт Уорик, с любопытством подумала Рэйчел, готовясь к тому, что ее ждет разочарование. До ее появления внук мистера Перси был единственным ребенком в жизни тети Мэри и дяди Олли. Поэтому вполне понятно, что они смотрели на него сквозь розовые очки.

Но оказалось, что они ничуть не преувеличивали. Ростом и телосложением Матт не уступал знаменитому деду. Юноша вел себя столь же свободно и раскованно, часто и весело улыбаясь, но все-таки в их внешности были разительные отличия, и Рэйчел подумала, от кого Матту достались ясные голубые глаза и непокорные светло-каштановые волосы. Во всяком случае, не от деда. Когда Матт взял ее за руку, ее пронзила молния и внутри нее что-то доселе незнакомое дрогнуло и раскрылось к жизни, подобно тому как цветок хлопка распускается под лучами утреннего солнца.

Сначала она обняла Амоса, которого сочла похожим на Авраама Линкольна, своего любимого президента, а потом и мистера Перси, глядевшего на нее со странным выражением в глазах. Дядя Олли прочистил горло и развернул ее лицом к Матту, явно стараясь увести от зачарованного взгляда его деда.

— Матт, мой мальчик, это внучатая племянница Мэри, Рэйчел Толивер. Она всегда приезжает к нам на те две недели, что ты проводишь у своей бабушки в Атланте, так что ваши поезда шли в противоположных направлениях.

По какой-то причине замечание это вызвало всеобщую неловкость. Дядя Олли сразу же покраснел и, несмотря на то что все ее внимание было приковано к Матту, Рэйчел заметила взгляд, которым обменялись тетя Мэри и мистер Перси, и даже то, что их лица побледнели. И тогда Матт улыбнулся и взял ее за руку.

— Что ж, значит, через несколько лет мне придется побеспокоиться о том, чтобы сесть на поезд, идущий в нужном направлении.

Он оказался слишком приятным собеседником, она не смогла справиться с очарованием его ослепительной улыбки и блеском мужского одобрения в его голубых глазах. Рэйчел отняла руку и опустила взор, прячась в раковину своей четырнадцатилетней взрослости, чересчур застенчивая, чтобы тревожиться о том, что он может счесть ее неуклюжей и юной, явно не готовой к подчеркивающему достоинства фигуры платью и высоким каблукам.

— Дед не преувеличивал, когда сказал, что ты - точная копия своей двоюродной бабушки, — продолжал Матт с таким видом, словно ничего не заметил. — Ты сумеешь справиться со своей красотой?

— Ты же справляешься с тем, что красив так же, как твой дед? — парировала она.

Ее слова прозвучали самоуверенно, но ведь она всего лишь хотела сделать Матту комплимент. К ее облегчению, окружающие рассмеялись, а Матт явно был поражен. Он бережно потрогал пальцем ямочку у нее на подбородке, и Рэйчел почувствовала себя так, словно принц коснулся ее плеча мечом, посвящая в рыцари.

— Один-ноль в твою пользу, — сказал он, — но, на мой взгляд, перед тобой стоит задача более трудная, чем передо мной. Очень рад наконец-то познакомиться с тобой, Рэйчел Толивер. Отдыхай и веселись.