И, как маленькая дурочка, посчитала, что за холодным лицом незнакомца скрывается волнующая тайна: возможно, великая, но неудачная любовь.

Эви потерла глаза.

Что за глупая, глупая маленькая идиотка.

Она вздохнула и побарабанила пальцами по матрацу, невольно гадая, что делает сейчас предатель. Наверняка намерен найти врага и попытаться арестовать.

Она представила эту встречу и вздрогнула от страха. Но при чем тут его брат? А что, если за Бенедиктом гонятся другие люди, намеревающиеся пристрелить его на месте? Что, если он уже мертв?!

Она постаралась выбросить подобные мысли из головы и успокоиться. Ради всего святого, она видела его прошлой ночью. И для того, кто так сердится, она слишком за него волнуется. Никак не может отделаться от неприятного ощущения того, что с Бенедиктом должно случиться нечто кошмарное. Или уже случилось. Разве он не отправился в погоню за неудачливым убийцей?

Эви слегка тряхнула головой. Не стоит так мучиться. Что посеешь, то и пожнешь!

В дверь тихо поскреблись.

— Войдите! — крикнула она, уверенная, что это Морган.

Но оказалось, что это мать. Войдя, она нерешительно улыбнулась.

— О Господи, ты проснулась! Не хотела тревожить тебя, но нужно было посмотреть, как ты чувствуешь себя сегодня утром.

Закрыв за собой дверь, она подошла к кровати Эви. Платье цвета шампанского зашелестело, когда мать подошла и грациозно опустилась на кровать.

— Доброе утро, мама, — ответила Эви с неискренней улыбкой. — Не так уж плохо. Когда я двигаюсь, плечо сильно болит, но в остальном, слава Богу, боль притупилась.

Повязка на плече доводила до исступления. Но по крайней мере шишка на голове уменьшилась. Зато синяки на руке переливались лиловым, зеленым и синим. Эви поморщилась. Не слишком привлекательное зрелище.

— Рада слышать, что ты выздоравливаешь. — Мама приложила руку к ее лбу. — Хотя выглядишь… живописно.

Эви скорчила гримаску. Ей не хотелось и думать о той болезненной желтизне, которая сменит нынешние яркие цвета.

Мать, немного поколебавшись, откашлялась.

— Мы с твоим отцом поговорили. И решили остаться в Хартфорде, пока ты не поправишься. — Помолчав, она устремила на дочь неумолимый взгляд. — Как только тебе станет лучше, мы отправляемся в Лондон на весь сезон. Всей семьей.

Вот и все. Ее мечты растоптаны.

Эви быстро заморгала, пытаясь сохранить самообладание. Еще одна рана в сердце, прямо рядом с той, которую нанес Бенедикт. Неужели она потеряет сразу все?

— Но, мама…

Мать решительно подняла руку. В тусклом свете хмурого утра глаза ее отливали сталью.

— Никаких «но». Пора прекратить эти глупости. Жизнь в конюшне и седле не подобает леди. Я наблюдала за тобой всю неделю. Видела, как ты смотрела на мистера Бенедикта. Ты вовсе не так безразлична к перспективе замужества, как хочешь показать.

Встревоженная Эви попыталась сесть:

— Ты не можешь…

— Могу, — перебила мама. — Уже смогла. Мы с твоим отцом поговорили, и он согласился со мной. Мы хотим для тебя лучшего, и ты ничего не добьешься, спрятавшись от мира в Хартфорд-Холле.

Ее тон не допускал возражений, а Эви была не в том состоянии, чтобы бороться. Мать встала и прижала холодные губы ко лбу Эви.

— Ты можешь сердиться сколько угодно, но когда-нибудь поблагодаришь нас.

Едва мать выпрямилась, дверь распахнулась.

— О, прошу прощения, миледи, я не знала, что вы здесь! — воскликнула Морган, почтительно присев. Правой рукой она опиралась на дверную ручку, левой держала поднос и одновременно посматривала то на Эви, то на ее мать, очевидно, чувствуя напряжение между хозяйками.

— Все в порядке; я сейчас ухожу, — заверила мать и обернулась к Эви. — Отдыхай, дорогая. Я попозже опять зайду, а пока у меня дела.

После ее ухода Морган поставила поднос и принялась раздвигать шторы. Эви молча наблюдала за ней. Она была в таком состоянии, что просто не хватало сил изображать жизнерадостность.

Все зря: ее тяжкий труд, старания убедить отца и тонкие расчеты — все унесло в один момент, словно могучей волной. Эви трясло от ярости, и она знала, кого в этом винить. Бенедикта Хастингса.


Бенедикт проснулся мгновенно. Только секунду назад он спал без задних ног, а в следующую уже сел в постели, задыхаясь и весь в поту. И не сразу понял, где находится: в незнакомой убогой гостиничной комнате, готовый ехать на поиски брата.

Он снова лег, стараясь дышать глубоко и ровно, и вытер пот со лба тыльной стороной ладони. Только потом он потянулся к часам, лежавшим на крохотном столике у кровати, и, прищурившись, попытался разглядеть циферблат. Семь часов. Если через четверть часа он оседлает Брута и уедет, то к полудню будет в поместье Даннингтонов. Несмотря на усталость, Бенедикт хотел приехать туда как можно скорее.

— Черт возьми, как до этого дошло?

Плечи гнулись под непомерной тяжестью. В наступающем дне… вернее, в обозримом будущем нет ничего хорошего.

Он откинул одеяло и сел, поставив ноги на холодный каменный пол. И посидел немного, прежде чем помассировать сведенные мышцы шеи.

Вот оно.

Он все еще не решил, что сделает, когда увидит Генри. Возможно, положится на реакцию Генри при виде брата. Лучший сценарий?

Бенедикт покачал головой.

Такого просто не существует. Все рухнуло, когда Генри решил напасть на него. Так какова наиболее приемлемая альтернатива? И тут возникает новый вопрос.

Бенедикт встал, зажег свечу и плеснул на лицо холодной воды из тазика на бюро. Капли поползли по его голой груди. Бенедикт оперся руками о бюро, уронил подбородок на грудь и невидяще уставился на влажные дорожки. Выход на самом деле только один: привлечь брата к суду. Так или иначе, Бенедикт привлечет брата к суду. И этот суд отомстит за все страдания Эви.

Он отошел от бюро и натянул рубашку, прежде чем взять седельную сумку с единственного в комнате стула. Уселся на кровать и открыл внешнее отделение, где лежали самые необходимые вещи. Осторожно вынул кинжал, как всегда, безупречно чистый и хорошо отполированный. Когда Бенедикт осматривал лезвие, оно зловеще блеснуло в свете свечи. Удовлетворенный, Бенедикт сунул его в специальный чехол в сапоге.

За кинжалом последовал пистолет. Он предпочитал пистолетам шпаги. Но был достаточно благоразумен, чтобы прекрасно владеть обоими видами оружия. Пистолет был заряжен. Бенедикт спрятал его за пояс и надел пальто, чтобы скрыть оружие от посторонних глаз.

Отложив сумку, он поднял шпагу, лежавшую рядом с кроватью. Этим оружием он владел лучше всего. Со шпагой в руке он чувствовал себя уверенно, зная, что противник обязательно проиграет. Если Бенедикт будет вынужден драться с братом, то выберет шпагу. Все эти годы он представлял, как дерется с братом или отцом. Но никогда не думал, что это может осуществиться на самом деле. Если сегодня дело дойдет до этого, Бенедикт потянется к шпаге.

И победит.

Прикрепив шпагу к поясу, он быстро собрал вещи, задул свечу и отправился на конюшню.

Вся поездка слилась в непрерывное мелькание деревьев по обочине. Позже Бенедикт ни за что не сказал бы, по каким местам проезжал. С каждым шагом коня его решимость крепла. Он вспоминал каждую минуту, которую провел наедине с Эви. Ясно слышал ее смех, ощущал мягкую кожу, переживал все эмоции. Он не мог подвести ее сейчас. Пусть он никогда не сможет увидеть ее, коснуться, снова ощутить вкус ее губ, сказать, что любит, но он клялся Богом, что все исправит.

Приближаясь к поместью, он постарался выбросить из головы все мысли об Эви и сосредоточиться на предстоящей задаче. Мысленно проигрывал все возможные сценарии и не находил удовлетворительного ответа. Предательство, злоба, грубость — вот чего он ожидал от встречи с братом.

И кровь. Дело может кончиться кровью.

Наконец Бенедикт добрался до ухабистого перекрестка, дорога от которого вела к старому охотничьему домику. Бенедикт осторожно вел вперед лошадь, стараясь одновременно осматриваться, чтобы не пропустить очередного подосланного убийцу. Брут, похоже, почувствовал его настроение и несколько раз тревожно мотнул головой. Бенедикт потрепал коня по холке, продолжая следить за обстановкой.

За деревьями никто не ухаживал, и за много лет заброшенности ветви достигали плеч и скрывали от постороннего взгляда домик. Каменистая подъездная дорога изгибалась под углом, следуя очертаниям подножия холма, и Бенедикт вспомнил, что из окон домика открывался великолепный вид на сельскую местность. Если память его не подводит, фасад дома тоже зарос травой и сорняками.

Он уже совсем близко: до носа донесся едкий запах дыма.

Бенедикт остановил коня, хотя дома еще не было видно, и спешился. Он не торопясь проверил оружие, привязал Брута к ближайшей ветке так, чтобы конь мог щипать траву. Поводья были завязаны таким узлом, который можно быстро развязать, на случай если придется поспешно отступить.

Бенедикт решил нырнуть в лес, приблизиться к дому с той стороны, где его точно не увидят, и поморщился, услышав шум собственных шагов по засохшим листьям и валежнику. Но продолжал красться к дому, стараясь поменьше шуметь. Через несколько минут он увидел кирпичные стены, но их было трудно различить из-за толстого ковра плюща, обвившего большую часть здания, если не считать маленьких окон и нескольких участков под крышей.

Когда домиком пользовались, вся земля вокруг была ухожена. Но это было двадцать лет назад.

Бенедикт подошел к деревьям, служившим оградой двора, и снова огляделся. Слава Богу, что дом давно забросили. Высокие кусты ежевики и терна служили прекрасным прикрытием, откуда можно было благополучно подобраться к домику.

Бенедикт сосредоточился на окнах дома, пытаясь уловить хоть какое-то движение. Из трубы в низко нависшее небо поднимался белый дым.