Лариса Шкатула - Знатная полонянка

– Худо, – князь горестно покачал головой. – Стоит перед глазами изменщица проклятая, ни о чем другом думать не могу!

– Не судите, не судимы будете, – мягко заметила Прозора. – Многое скрыто от нас во мраке, и не всегда человек волен делать то, что хотел бы…

Она мимолетным взглядом окинула поникшую невесту. Как и все себялюбцы, Всеволод, конечно, не замечал тоску девушки. Одна, в чужой стране, а тут ещё жених на неё внимания не обращает…

– Одно утешение есть для нас в тяжелые минуты жизни, – осторожно начала она.

– Какое? – оживился Всеволод.

– Призреть подле себя душу ещё более одинокую, всеми забытую.

– Фу, – разочарованно выдохнул князь. – В мои ли годы заниматься призрением одиноких?

Прозора с сожалением подумала, что князь вряд ли озаботился тем, каково Анастасии в плену, а лишь возмущен, что забыли его, такого особенного!

– Что ты думаешь, княже, о своей невесте?

– А ну ее! – махнул рукой Всеволод. – Молчит. Только глазами хлопает. Не девка – кусок льда!

– А ежели она напугана? Плохо понимает по-русски? Каким бы ты был на её месте? Небось, и замуж отдали, согласия не спросив… А ведь ты – её единственная защита и опора.

Князь оглянулся на Ингрид, заметно погрустневшую, хоть она и старалась держаться спокойно. Что-то тёплое шевельнулось в его груди – уж злым человеком он не был.

– Я навещу вас с Лозой в Холмах? – утвердительно спросил он. – С молодой женой.

– Почтём за счастье, – поклонилась ему Прозора.

Слабость, накатившая было на Анастасию, наконец ушла, и женщина почувствовала необходимость срочно сделать что-то. Такое с нею иной раз случалось: мелькала мысль о чём-то упущенном и важном, и она не могла больше ни о чём думать, пока не вспоминала, что упустила.

Так и теперь. Она поспешно поднялась с лежанки, чтобы разыскать Заиру. К счастью, та не успела уйти далеко, задержалась у юрты кузнеца Юсуфа. Скорее даже не юрты, а навеса, наспех сооруженного подле кузнечного горна. Юсуф тоже был рабом, но испытывал к Заире нежную привязанность. Девушка была родом из тех же мест, откуда его увели в плен монголы…

По звяканью металла Анастасия подругу и нашла. Заира с важным видом перебирала сваленные у горна заготовки, для чего-то каждую из них взвешивая в руке.

– Не найдём сабли, – сказала она, услышав шаги Анастасии, – это будет нашим оружием.

Она кивнула на заготовки и неприязненно вгляделась в глаза подруги.

– Я знаю, сейчас ты скажешь мне что-то неприятное. Такое, что я и слушать не захочу!

– Никуда ты не денешься, выслушаешь!.. Мы должны их похоронить.

– Так я и знала! Разве ты не слышала: я боюсь мертвецов!

– А разве ты не понимаешь, что завтра они начнут вонять на всю степь и от их запаха мы не скроемся в самой дальней юрте. А вечером на запах потянутся и волки, и шакалы. Они станут приходить в курень и жрать мертвых, и чавкать, и хрустеть костями…

– А ещё княгиня! – с сожалением вздохнула Заира.

От возмущения Анастасия чуть не задохнулась.

– В чём же это ты хочешь меня упрекнуть?

– В плохих словах. Знатные женщины никогда так не говорят.

Анастасия не выдержала и улыбнулась.

– Какая же я теперь знатная женщина? Такая же рабыня, как и ты.

– Нет, ты теперь не рабыня, ты – жена юз-баши, но если с ним что-нибудь случится, защитить тебя будет некому.

– До чего же ты, Заира, вредная девчонка! Видать, матушка частенько драла тебя за косу. Нет чтобы сказать человеку приятное…

– По годам ты, может, меня и старше, – Заира посмотрела на неё глазами умудренной женщины, – а много ли ты в жизни видела? Думаешь, почему я мертвецов боюсь? На моих глазах отца с матерью убили, и братьев моих, и ещё много мужчин. И они потом ко мне во сне приходили. И каждую рану я видела, как наяву…

Она помолчала, потом, судорожно вздохнув, проговорила:

– Я ещё не видела Эталмас, но знаю: лицо у неё распухшее, синее, глаза выпучены…

– Я подумала об этом, – Анастасия взяла подругу за руку. – Она же в своей юрте на ковре лежит? Вот мы её в нём и потащим. Я покойнице лицо быстро закрою, а потом мы её в ковер закатаем…

– А нукеров?

– Нукеров станем за ноги тащить. И стараться в лицо им не смотреть.

– Такую яму придется копать!

– А мы неглубоко зароем.

Заира на мгновение приникла к подруге, точно хотела от неё набраться силы, и, оторвавшись, сказала по-деловому:

– Я готова.

Здесь же, в хозяйстве Юсуфа, они отыскали для себя две лопаты и пошли искать место, где им удобнее будет копать яму.

Солнце поднялось высоко и припекало, а Заира с удивлением заметила:

– Оказывается, только полдень, а я будто прожила ещё одну жизнь. И опять страшную…

– Ничего, – Анастасия обняла подругу за плечи, – поверь, человек не может только страдать. Матушка говорила, что господь награждает нас за терпение.

Первую притащили Эталмас. Анастасия тоже не смогла заставить себя посмотреть в лицо старшей ханум. Даже глаза ей не закрыли. Так в ковре и спихнули в яму.

Трупы нукеров таскали, стараясь не обращать на них внимания. Над мертвецами уже вились мухи. Пот заливал лица молодых женщин, и если молились они, то только об одном: чтобы поскорее спала жара.

К концу обе так устали, что, спихнув очередной труп в яму, упали у края её без сил и лежали, прикрыв покрывалами головы, пока хоть немного не пришли в себя.

Закапывали яму сухой землей пополам с песком, пока не сравняли её края.

– Хорошо, кипчаки больше никого не убили, – Заира сидела на земле, вытянув вперед ноги. – Сегодня мы похоронили столько мертвых, что я, кажется, перестала их бояться. Неужели человек привыкает даже к такому страшному делу?

– Думаю, привыкает, – кивнула Анастасия. – Я знаю одного старичка, который живёт на погосте…

В хлопотах они и не заметили, как на степь опустился вечер. Уже не сговариваясь и не деля обязанности, они натаскали от ханских юрт хворост жить подруги по-прежнему решили в юрте Анастасии и Аваджи.

Оказалось, кипчаки не взяли с собой одного из верблюдов, на котором жители степного города возили воду из дальнего источника. Заира привезла на нем два бурдюка с водой, а животное привязала на прикол неподалеку. Теперь они слышали, как верблюд фыркал, жевал подложенную Заирой сухую траву и шумно вздыхал. Среди оглушающей тишины степи эти звуки казались им музыкой. По соседству с верблюдом они не чувствовали себя такими одинокими.

А ночью у Анастасии начались схватки. Видимо, сказалось напряжение последних дней…

К счастью, Заира и вправду не растерялась. Костер, на котором они готовили себе ужин, ещё светился угольками, так что огонь удалось разжечь быстро. Вскоре котелок с водой, установленный на старом треножнике, уже начал закипать.

Анастасия кусала губы, чтобы не закричать, хотя новоявленная повитуха говорила:

– Кричи, Ася, я знаю, роженицы кричат.

Но Анастасия боялась, что своим криком она привлечет в курень какого-нибудь злого духа – мало ли их бродит по ночной степи? Сколько раз она слышала несущиеся из тьмы звуки – будто выл страшный, тоскующий по человеческому мясу зверь. Не дай бог накликать! Да лучше она откусит себе язык!

Ребенок родился на удивление легко, точно бог решил сжалиться над бедными женщинами и дать им передышку в испытаниях.

– Мальчик! – гордо объявила Заира, неумело перевязывая новорожденному пуповину, которую присыпала пеплом от костра. – Да маленький какой!

Она вымыла теплой водой крошечное тельце и завернула ребенка в лоскут, заранее приготовленный Анастасией.

– Глазки-то зеленые, мамины. Ох, княжич, быть тебе девичьей погибелью!

– Боюсь, лучше ему не знать, что он княжич.

– Ты права, – согласилась Заира. – Как думаешь сына назвать?

– Владимиром. Так звали моего старшего брата, – она нежно склонилась над сыном и не заметила, как вздрогнула Заира.

– Так звали и моего батюшку, – чуть слышно прошептала она.

Бог сжалился над Ингрид. Она не знала, о чём говорил её муж, князь Всеволод, со статной горделивой женщиной, хоть и небогато одетой. Похоже, он послушался её в чём-то важном, потому что вернулся за стол будто другим человеком. Сел рядом, взял её руку в свою и сказал ласково:

– Ты же ничего не ешь, душечка! Не хочешь ли попробовать лебединого крылышка? А то стерляди кусочек – она у нас знатная.

Этих немногих добрых слов хватило для того, чтобы заледеневшая в одиночестве её душа ожила и кровь, став горячей, заструилась по жилам.

Щеки юной княгини окрасились румянцем, глаза засияли и навстречу взгляду Всеволода полыхнула такая синь, что он вздрогнул от неожиданности.

– Будешь ли ты любить меня, касатка? – неожиданно спросил он.

– Буду, – сказала она и приоткрыла в улыбке белоснежные зубы.

– Ингрид, – тихо сказал князь, – я буду звать тебя Ина.

– Зови, – опять улыбнулась она, а князь подивился догадливости Прозоры: конечно, девушка плохо говорила по-русски и стеснялась этого.

Именно это сейчас нужно было Всеволоду – встретить душу ещё более одинокую, чем он, но куда более нуждающуюся в простом сочувствии. Он ещё раз посмотрел в её открытые, доверчивые глаза и решил про себя, что никогда не обидит её.

Князь взглянул через стол, встретил вопросительный взгляд Прозоры и кивнул успокаивающе: мол, всё хорошо.

Хмельная брага за княжеским столом лилась рекой. Гости опьянели, языки развязали, про невесту с женихом будто забыли. Тогда Прозора встала из-за стола и, подняв кверху пенный кубок, сказала громко:

– Что же это делается, люди добрые, брага-то горька! Меды горьки! И пить-то нельзя, ежели не подсластить!

Хмельные гости оживились. Прежде они тщетно старались расшевелить князя своими криками – жених исполнял свое дело безо всякого огня. Может, супружница Лозы взбодрит молодого?