Лариса Шкатула - Знатная полонянка

Полководцы удалились на совет в юрту главного, Джурмагуна – рабы только что собрали её на сухом пригорке; с него было удобно наблюдать за непокорным городом. По кольцу, вокруг юрты Джурмагуна, стали расти юрты его тысяцких и некоторых сотников.

Аваджи к числу приближенных Джурмагуна не относился. Юрты у него теперь не было, так что юз-баши ночевал со своими нукерами где придется. Если было под рукой сено – стелили его на землю, не было – укладывались на войлочной подстилке, которую возили притороченной к седлу.

Нескольких нукеров Аваджи послал на разведку в поисках ближайшего селения, чтобы найти место для ночлега. Причем он единственный послал людей в сторону леса, рассудив, что на его опушке может найтись изба-другая…

Он угадал. За одним из небольших холмов, не видное с дороги, его воины обнаружили небольшое селение.

Разведчики, хоронясь, понаблюдали за селом. Урусы сновали по нему туда-сюда, не подозревая о надвигающейся опасности. Из труб вился дымок, далеко окрест пахло свежим хлебом.

Теперь сотня могла разместиться в тепле и сухости, которых джигиты давно не видели, и как следует отдохнуть. Сообщили своему тысяцкому, где собираются ночевать, и поехали. Открыто, ничего не боясь. Да и кто мог им противостоять в каком-то заброшенном местечке с двумя-тремя десятками домов!

Селение встретило их тишиной. Дымов из труб, о которых говорили разведчики, больше не было видно. Не раздавалось ни звука.

– Испугались! – удовлетворенно хмыкнул один из десяцких. – Сидят в домах, дрожат, как мыши. Дрожите, дрожите, мы идём!

– Тимур! Мухаммед! Рашид! – распорядился Аваджи. – Идёте со мной в этот дом. Остальные – по другим домам!

И он со своими нукерами – лучшими десяцкими – поднялся по широким ступеням в большой, как видно, господский дом.

– Любомир! – медленно проговорила Анастасия, с изумлением рассматривая стройную, гибкую фигуру брата. – Неужели это ты?

– Нет, это не я! – смеясь, ответил Любомир, счастливо улыбаясь: получилось так, как он и не мечтал. Первой его новый облик увидела именно любимая сестра, которая всё-таки нашлась, несмотря на утверждения некоторых неверующих, будто она сгинула в плену. – Настасьюшка! Как я рад, что ты жива! А что это рядом с тобой за басурман такой?

Он осторожно обнял сестру, чтобы не потревожить спящую у неё на руках малышку, и ревниво отметил её нерусские черты. Иное дело, этот белоголовый зеленоглазый чертёнок. Только глаза Настюшкины, а так – вылитый Всеволод! Он подхватил мальчика на руки.

– Как же звать-то тебя, племяш?

– Владимиром, – улыбнулась Анастасия.

– Володька возгордится, – кивнул Любомир. Их малоразговорчивый старший брат любил Анастасию ничуть не меньше других, хотя и никогда не говорил сестре об этом. – Это хорошо, что ты мальчонку так назвала.

Между тем ребенок сбросил с головы сделанную матерью чалму. Анастасия подняла её, отряхнула и хотела снова надеть.

– Ишь, неслух, даром, что ли, я для тебя покрывало порвала!

– Правильно, Володюшка, – погладил его по головке Любомир. – Не нужны нам шапки, какие нехристи носят! Тебе дядя русскую, соболью подарит.

Он украдкой глянул на сестру, по нраву ли ей придутся его слова? Анастасия нахмурилась. Неужто ей у поганых понравилось? Волей али неволей родила мунгальчонка?

А мысли его сестры, между тем, пребывали в смятении. Она уже давно считала себя и Аваджи чем-то единым, не сомневалась, что её родные так же полюбят её нового мужа, как любит она сама. Но первая же встреча с близким человеком – любимым братом! – показала, что она жестоко ошиблась. Что же ей делать?

Маленький Владимир не ощущал тревоги, которая возникла в отношениях взрослых. Любомир ему понравился, потому он потрогал пальчиком лицо юноши и вдруг сказал:

– Дядя!

Сдерживаемое много дней напряжение, радость и волнение от встречи с сестрой оказались для Любомира последней каплей в чаше его терпения. Он обнял племянника и заплакал. Глядя на него, заплакала и Анастасия. Правда, юноша вскоре своих слез устыдился. Тем более, что малыш упрямо вытирал их своей ладошкой и, вздохнув почти как взрослый, повторил:

– Дядя!

– Не бойся, маленький, это я от радости. Княжич!

Он гордо поднял Владимира на вытянутых руках.

Анастасия побледнела.

– Не смей никогда этого говорить!

Любомир недоуменно глянул на нее.

– Неужели ты думаешь, что такое можно скрыть от других? В нашем-то маленьком городе!

– Но почему это должно интересовать ещё кого-то? Всеволод ведь женился?

Она спрашивала с надеждой, но Любомир не понял, чем вызван её интерес, и стал подбирать слова, чтобы ответить ей как-то помягче, не так больно ударить неприятной, как он считал, новостью.

– Женился. Его отец заставил. Все уверяли, что ты сгинула, а ему надо наследника иметь. Он бы и не согласился, но к гадалке поехал, а та ему показала что-то, после чего Всеволод к отцу послал сказать, чтоб везли невесту…

– И детишки есть?

– Пока нету. Не получается вроде.

Анастасии стало страшно. Как ни крути, а Владимир у князя первенец. Родит ему жена, не родит, а тут вот он, готовый ребенок… "Может, он ко мне охладел, так не захочет и о ребенке слышать?" – с робкой надеждой подумала она.

– Как маменька? Отец? Братья? – Анастасия решила пока не думать о Всеволоде, чего заранее судить да рядить…

– Слава богу, все здоровы. Я так думаю, – поправился Любомир. Случись что, за мной бы послали, а так… Здесь я уже два месяца.

– Это из-за… – Анастасия запнулась.

– Из-за горба! – весело закончил брат. – Теперь я уже не боюсь этого слова, тем более, что у меня его и нет. Спасибо Прозоре!

– Как же ей это удалось? Разве можно такое вылечить?

– Значит, можно. Или ты горб ещё видишь?

– Значит, Прозора… Разве она больше не живет в своей лесной избушке?

– Зачем же, раз в Холмах у неё такой дом?

Любомир обернулся на дом, на крыльце которого стоял.

– Она его купила?

– Что ты! Это им с мужем Всеволод подарил.

– Видать, за большие заслуги.

– Ты не помнишь конюшего князя Всеволода, который прежде был и его воспитателем?

– Дядьку Лозу? Конечно, помню. На старости лет, значит, он жениться решил?

– А он все это время и был женат. Прозора его первая и нынешняя жена. Только она после пожара пропала, вот и думали, что она в огне сгорела.

– Она и сгорела! – упрямо возразила Анастасия. – Мне эту историю дворовые рассказывали. Сгорела вместе с избой и малолетними детьми.

– А получилось, не сгорела!

Опять они стали спорить, как когда-то в детстве. Никто не хотел уступать. Любомир стал подниматься с племянником на руках по ступеням, кивнув сестре, чтобы следовала за ним, а она все стояла и настаивала на своем.

– Как такое могло случиться? Нет таких людей, чтобы в огне не горели! А что если Прозора вовсе не жена Лозы, а просто ему глаза отвела?

– Опять вы на лестнице топчитесь? – раздался сверху веселый женский голос. – Али меня боитесь?

Всего мгновение назад на крыльце никого не было, и вот точно из воздуха возникла перед ними Прозора. Поневоле поверишь в колдовские чары. Так подумал Любомир, а Анастасия смутилась и покраснела: неужели знахарка слышала, о чем она говорила?

Но Прозора лишь протянула руки и стала отвязывать спящую Ойле так осторожно, что ребенок не проснулся.

– Красавицей будет, – ласково проговорила знахарка, нежно прижимая малышку к себе. – Тем привлекать станет, что красота её для русского глазу непривычная, редкая. Отец её, должно быть, очень красив?

– Он не только её отец, – строго заметила Анастасия, не желая, чтобы её хоть как-то отделяли от Аваджи. – Он ещё и мой муж!

Любомир тихо ахнул и невольно крепко прижал к себе племянника. Владимир заворочался и попытался вырваться.

– Муж? – не мог поверить он. – Но ведь ты пошла за него не по доброй воле? Не волнуйся, наша церковь не признает твоего брака с иноверцем.

Анастасия снисходительно глянула на брата, как будто он был младше её не на полтора года, а по меньшей мере лет на двадцать. Да она, наверное, и имела право на него так смотреть. Сколько страданий ей пришлось перенести, сколько унижений, но она выдержала, не сломалась, да ещё и оказалась способной по-настоящему полюбить. Только теперь Анастасия стала осознавать, как сильно она любит Аваджи – ради него она согласна пройти через любые унижения!

– А ведь они опять напали на Русь, – ни к кому не обращаясь, как бы сама себе сказала вслух Прозора, но при том испытывающе посмотрела на стоящую перед нею молодую женщину. – Они – наши враги.

Анастасия их с Любомиром настороженное молчание восприняла по-своему: они её осудили, даже не попытавшись выслушать! Ее детей… нет, детей её и Аваджи они, небось, уже готовы у неё отобрать! Сына отдать бездетной мачехе. Олюшку убрать с глаз долой, как дочь иноверца… И это близкие люди! Что же скажут чужие? Наверное, Анастасия рано обрадовалась возвращению домой. Здесь она никому не нужна. Ее мысли, чувства никого не волнуют. Разве на земле живут только русские и иноверцы? А среди последних не может быть просто хороших людей?

Она подошла к Прозоре и забрала из её рук Ойле. Не спеша опять привязала к себе дочурку.

Знахарка так была ошеломлена её суровым видом, зло поджатыми губами, что без сопротивления отдала ребенка.

– Пойдем отсюда, Володюшка! – говорила между тем глупая женщина, протягивая руку к сыну. – А то Мока нас совсем заждался.

И услышала слова брата:

– Никуда ты не пойдёшь! Я не знаю, кто такой Мока, – сказал Любомир, – может, твой слуга, но ждать ему придется долго.

– Хочешь сказать, что ты осмелишься меня не отпустить? – гневно нахмурила брови Анастасия.

– Осмелюсь, – кивнул брат. – А что касаемо строптивости, то вижу, ты осталась прежней Настькой – неслухом и гордячкой. Даже муж-иноверец не смог тебя переделать. Не хочу обижать тебя, сестра, но ты уже не лебедянская княгиня, а просто женщина, бежавшая из плена. С двумя малолетними детьми. И куда бы ты пошла? Опять к бывшим хозяевам?