Оказывается, тетушка Зофия знала такие подробности, о которых никому, кроме Тимеи, не было известно, и Михая трогало, что Тимея так хорошо помнит их злоключения. Он тешил себя надеждой, что, если девушка хранит в памяти все пережитое вместе с ним, значит, она все-таки его любит.

— Ах, если бы вы знали, милейший Леветинци, как привязана к вам эта девушка! — изливалась тетушка Зофия.

Тимею не смущала ее болтовня. Ей было чуждо жеманство, и она не напускала на себя застенчивость. Она держалась с Михаем скромно, была серьезной и послушной. Позволяла брать себя за руку и подолгу глядеть ей в глаза, встречаясь или прощаясь с ним, дружелюбно пожимала ему руку и приветливо улыбалась.

Тетушка Зофия каждый раз припоминала еще что-нибудь из рассказов Тимеи и, захлебываясь, передавала Михаю.

Тимар же окончательно уверовал, что эта чудесная девушка полюбила его всем сердцем.

И вот наступил долгожданный день свадьбы.

Со всей округи, из самых отдаленных уголков страны съехались званые гости, длинная вереница карет выстроилась вдоль улицы, совсем как в злополучный день свадьбы Аталии, однако на сей раз никаких бедствий не произошло.

Жених явился за невестой в бывший дом Бразовичей, принадлежавший теперь Тимее, и повез ее в кирку. Роскошный свадебный пир был устроен в доме жениха. Тетушка Зофия взяла на себя все хлопоты по его устройству. Аталия же осталась дома в полном одиночестве, стоя у того же окна, где в тот роковой день поджидала своего жениха; притаившись за гардиной, она с жадностью наблюдала за свадебной процессией. Вот одна за другой тронулись кареты с посажеными отцом и матерью, с шаферами, с дружками, с невестой, с женихом и зваными гостями, потом кареты снова промчались мимо бывшего дома Бразовичей, возвращаясь из кирки в дом жениха. Новобрачные сидели уже в одном экипаже, и Аталия долго смотрела им вслед. И если весь приход молился в это время за благополучие и счастье новобрачных, то она, несомненно, тоже молилась, но только на свой лад.

Обряд венчания показался Тимее далеко не таким великолепным, каким изображала его в свое время тетушка Зофия. На пасторе не было ни золотой ризы, ни золотой митры; и он не поднес новобрачным серебряные венцы, дабы увенчать их и назвать мужем и женой; никто в кирке не пел в честь новобрачных. Жених был в дворянском бархатном костюме с аграфами и с отделкой из лебяжьего пуха и выглядел статным молодцем. Но почему-то он все время стоял с поникшей головой, и не было у него горделивой осанки, подобающей дворянину.

Не был совершен и полный очарования обряд, когда жениха и невесту накрывают шелковым покрывалом, впервые оставляя их наедине под этой священной сенью, и священник, взяв их за руки, трижды обводит вокруг аналоя. Не было вкушения вина из одной чаши и первого заветного поцелуя перед алтарем, да и самого алтаря не было. Только пастор в черном одеянии изрекал мудрые слова. У протестантов даже не принято жениху и невесте опускаться рядом на колени в момент принесения клятвы в супружеской верности. В общем, лишенный всякой пышности протестантский обряд венчания ничуть не взволновал Тимею, не воспламенил ее восточное воображение. Ведь она едва ли что поняла в этом обряде.

Кто знает, может, со временем она поймет все это.

Блестящий свадебный пир закончился, гости разъехались по домам, и новобрачная осталась в доме мужа.

Когда Михай очутился наконец наедине с Тимеей, он подсел к ней, ласково взял ее руку. Сердце его учащенно билось, и весь он трепетал. Бесценное сокровище, которым он так страстно мечтал обладать, наконец принадлежало ему. Но почему-то он не смел прижать любимую к груди. Он был словно заворожен.

А она, его супруга, словно не замечала его близости. Она не испытывала трепетного ожидания и оставалась холодной, безучастной.

Если б она встрепенулась и смущенно потупила взор, когда он нежно коснулся ее плеча, если б зарделись ее беломраморные щеки, то Михай, испытывавший к ней неодолимое влечение, сразу бы осмелел. Но лицо Тимеи выражало полное равнодушие.

Это было то самое существо, которое он вернул к жизни в ту роковую ночь на «Святой Борбале». Тогда перед ним на койке лежало живое изваяние, от которого веяло холодом. Она не покраснела, когда с ее плеча соскользнула ночная сорочка, не изменилась в лице, услыхав, что скоропостижно скончался ее отец.

И в эту минуту, когда охваченный страстью Михай шепнул ей «любимая моя», лицо Тимеи не дрогнуло — черты его оставались неподвижными и бесстрастными.

Она была подобна мраморной статуе. Готовая во всем покориться ему, она оставалась совершенно безучастной. Глядя мужу в глаза, она не манила его взором, но и не сопротивлялась. Делай с ней что хочешь, она все стерпит. Он может распустить ее роскошные, отливающие блеском волосы и рассыпать их по плечам; он может приблизить губы к ее белому лицу и обдать ее своим жарким дыханием, — она не загорится.

Может быть, если прижать к груди это холодное изваяние, оно согреется, оживет в его объятиях? Но при этой мысли Тимара охватывает дрожь и он замирает на месте. Ему кажется, что такой поступок равносилен преступлению, и вся его натура восстает против этого.

— Тимея! — ласково прошептал он. — Понимаешь ли ты, что теперь ты моя жена!

Взглянув ему в глаза, Тимея спокойно ответила:

— Да, понимаю.

— Любишь ли ты меня?

Она изумленно уставилась на Михая огромными, широко раскрытыми темно-синими глазами. И этот взор был загадочен, как бездонное звездное небо. Затем она закрыла глаза, и длинные пушистые ресницы бросили тень на ее щеки.

— Разве ты не чувствуешь любви ко мне? — с мольбой в голосе спросил Михай.

И опять тот же холодный недоуменный взгляд.

— А что это такое?

«Что это такое?» — «Что значит любовь?» Все мудрецы мира не в силах объяснить это тому, кто не испытал такого чувства.

— Какой ты еще ребенок! — горестно вздохнул Тимар. Поднявшись, он отошел от Тимеи.

Тимея тоже встала.

— Нет, мой супруг, я уже не ребенок. Я знаю, что я — ваша жена. Я дала вам обет верности и поклялась в этом перед богом. Я буду вам верной, покорной женой. Такова моя судьба. Вы сделали для меня столько добра, что я до гробовой доски буду благодарна вам. Вы — мой господин. И я сделаю все, что вы прикажете.

Михай отвернулся и закрыл лицо руками.

Ее взгляд, в котором таилась глубокая душевная боль, тоска по счастью, расхолаживал охваченного желанием Тимара. Кто отважится обнять мученицу? Кто способен прижать к груди изваяние святой в терновом венце, с пальмовой ветвью в руках?

«Я сделаю все, что вы прикажете!»

И только теперь Михаю стало ясно, какую сомнительную победу он одержал.

Его жена — прекрасная мраморная статуя.


Дьявол-хранитель



Бывает, мужу не удается покорить сердце жены, завладеть ее чувствами, и она не отвечает ему взаимностью.