Елена Настова - Зонтик царевны Несмеяны

Лидка продолжала:

– У Арсения было много женщин. Они всегда у него были и сейчас есть, ну и что? Он всё мне рассказывает, и я не ревную. Я знаю, что я ему нужна, а все эти женщины… Он талантливый актёр. Только про эту Голубеву мне рассказал не он, а другие. Я говорю: почему ты мне не сказал? А он: мне, говорит, слишком стыдно было рассказывать тебе про такую… Понимаете? Он после мне все её смс показать хотел, да я не стала читать. Противно было, и я не стала.

– Вы благородная девушка, Лида, – выдавила я.

– Вы понимаете меня? У Арсения были женщины и будут. Всегда будут, это надо понимать. Но не такие же, которые не живут, а играют, как в театре! Не такие фальшивые.

– У меня были прекрасные женщины, – сказал Арсений.

– Он давал мне читать все её смс и письма из электронки, но я не стала.

– Я бы тоже не стал читать писем и смс твоих любовников, – сказал Арсений.

– Вот мы такие, – сказала Лида. – Мы просто знаем, что нужны друг другу.

– Не бери в голову, – сказал Арсений. – Она здесь, и всё тут. Не будем портить отдых.

– Пусть она перестанет ходить за тобой и смотреть, как тупая корова.

– Я скажу ей, чтобы не ходила.

– Пусть лучше Маша ей скажет. Маша, вы можете сказать этой женщине, чтобы она держалась от Арсения подальше?

– Непременно, – сказала я.

– Арсений, расскажи Маше, как она к тебе обращается. Какое она придумала тебе прозвище. Умора. Нет, серьёзно. Тошнилка просто. Лямур-гламур, мур-мур, мур-мур!

– Не буду.

– Скажи. Скажи, а то мне придётся.

– Мне стыдно, – сказал Арсений, и я почувствовала в темноте, что он улыбается. Он взял мою руку и сжал в своей. Сумасшедший, мелькнуло у меня, заварил кашу, все беснуются, а он забавляется!

– Вы знаете, она называет его…

– Лидка, не надо.

– Нет, надо. Вот эта смешная женщина называет Арсения лесным богом. Говорит, что он прекрасен, как юный лесной бог. Если женщина увидит, как он танцует на поляне, она больше ни о ком не сможет думать. Влюбляется намертво. Как жалко, что я не умею писать стихи! Я бы написала про юного лесного бога, который танцует на поляне.

– Пиши прозу, – вставил Арсений. Он гладил под столом мои пальцы. – Ты так здорово говоришь, когда возбуждаешься. Попробуй перенести это на бумагу. Вот увидишь, у тебя получится.

– Я буду писать твою биографию.

– Пойдёмте спать, – сказала я. – Уже поздно.

– Как мне быть завтра с дамой? – спросила Лида, когда мы вошли в гостиницу.

– Веди себя так, будто ничего не произошло.

– Мне, конечно, плевать. Но как-то же надо себя держать с ней… Мне не хотелось бы продолжения.

– Если она сама начнет об этом, скажешь, что была нетрезва и ничего не помнишь. Не извиняйся. Просто скажи, что ничего не помнишь.

– Может быть, я на самом деле ничего не вспомню, – задумчиво сказала Лида.

Мы попрощались, и Арсений с Лидой свернули в коридор, который вёл во внутренний дворик, а я спустилась вниз попросить чая. Горничная принесла чай на веранду. Мы разговорились. Девушку звали Мария, она родилась и выросла в Лисицыно. После окончания школы окончила техникум по специальности «Туристический и гостиничный бизнес», работает здесь с основания гостиницы – пять лет.

– Значит, этой гостинице пять лет? А кому она принадлежит?

– Председателю колхоза, бывшему. – Его сын привёз вам утром клубнику, – добавила Мария.

Я молчала.

– Вениамин Юрьевич давно мечтал о туристических маршрутах. Долго старался, всё ездил в область, договаривался и вот добился своего. Так сразу построили гостиницу. Мне здесь очень нравится и не скучно – постоянно приезжают туристы, иногда целыми компаниями. Среди них встречаются и охотники, и рыбаки – кого только нет. И семьями, и поодиночке едут к нам. Актёры у нас часто останавливаются; тех, которые приехали, я давно знаю… Тут три разные бани, сауна, летом – водные лыжи, зимой – пейнтбол и снегоход. А за деревней собачий питомник, можно на собачьих упряжках покататься… Ещё есть несколько охотничьих домиков в лесу и для рыбаков тоже… Всё – наше хозяйство! Вот Вениамин Юрьевич фестиваль этот пробил… Молодец!

– Молодец… – рассеянно повторила я. Значит, и гостиница, и хозяйство, и даже фестиваль – дело рук дяденьки Вениамина, с которым я ехала в автобусе, и его симпатичного сына… Встречаются же такие деятельные натуры…

Зазвонил телефон, Мария извинилась и убежала.

Я допила чай, поднялась по лестнице и постучала в дверь Леона.

– Войдите!

– Это я.

Леон стоял у открытого окна. Я подошла к нему. Из окна видны были огни лагеря артистов.

– Как Ника?

– Рыдает.

– Кто же знал, что Марлен на такое способна… Когда она успела напиться?

– Пока мы сидели с музыкантами, а вы ушли. Она сознательно хотела напиться. А потом ещё добавила, за столом.

– А мне кажется, она была не такая уж пьяная. Потом уже разошлась от собственной горячности.

– Меня тоже раздражает Ника, но зачем же устраивать публичный скандал?

– Леончик, ты знаешь, они так долго не могли сюда доехать, потому что подавали заявление в ЗАГС…

Леон живо развернулся:

– Что, серьёзно?

– Да. Уже приглашения гостям разослали. На двадцать восьмое августа.

– У меня нет слов. – Леон развёл руками. – Просто нет слов! Какие из них муж и жена?

– Вот и я думаю – зачем? Тем более я уверена: свадьбы не будет.

– Да уж, новость так новость. – Леон почесал в затылке. – А не объявляют они это из-за Ники, я понял. Чтобы не будить лихо…

– Да. Наверное.

– Нравится тебе здешняя атмосфера?

– Очень. Почему-то сейчас, когда прибыло столько народу, здесь стало даже уютнее. Лучше чувствуется аура местности.

– Завтра народа станет ещё больше. Повсюду будем натыкаться на людей.

– Когда начало фестиваля?

– Послезавтра. Программа вообще рассчитана чуть ли не на две недели. Концерты, смотры-конкурсы, ещё мастер-классы какие-то… Тут коллективы, которых этой поездкой премировали – те останутся до конца. Есть и такие, которые приехали на деньги спонсоров или за свой счёт, эти только в концерте будут участвовать, чтобы, как говорится, на других посмотреть и себя показать… Зевак и отдыхающих море, расселились даже в деревне… Но, я думаю, нам не стоит всё подряд смотреть, надоест. Народные песни-пляски вообще быстро надоедают…

Я пожелала Леону спокойной ночи и отправилась спать.

На следующий день завтрак прошёл мирно, все вели себя как ни в чём не бывало. Арсений с Лидкой немного опоздали, но были свежие и бодрые и делали вид, что ничего не случилось. Глаза Арсения лучились, и я залюбовалась им, подумав, что, конечно, он и есть такой – юный лесной бог с оленьими глазами и кошачьей пластикой; бедная Ника!

Ника появилась с припухшими веками, но безупречным макияжем. Сначала она сидела напряжённо, но, взглянув пару раз на Арсения, расслабилась. Она не могла не смотреть на него. Её взгляд магнитом притягивался к Арсению, и в глазах струилась радость воспоминаний. У неё было с ним общее прошлое, что бы там ни говорила Лида, этого никто не мог у неё отнять. Леон изо всех сил старался развлечь нашу компанию и без конца шутил. Немного погодя к нему присоединился и Арсений. Вместе они составили прекрасную пару; мы смеялись.

Леон принёс бутылку вина из привезённых с собой запасов, и я сделала то, чего никогда не делала прежде, – выпила за завтраком. Неожиданно мне вспомнилось похожее настроение – состояние лёгкого опьянения, беспечности и чего-то неотвратимого было у меня в тот день, когда мы с Денисом купили зонт. Только опьянение было от счастья и, может быть, от того, что шли дожди, воздух был напитан озоном, а мы с ним без конца целовались. Теперь, под влиянием выпитого, это воспоминание не испортило настроения. Мне стало легко. Вчерашняя стычка показалась недоразумением, которое, само собой, не может иметь никаких последствий.

После завтрака я почувствовала себя нехорошо. Такое случается: внезапно, как снег с крыши, сваливается апатия с примесью головной боли. Истерика осознавшей свою ущербность яйцеклетки, по выражению одной знакомой докторицы – изящной, умной и на удивление циничной.

Такие дни лучше переживать в одиночестве, что я и сделала. Сославшись на особые обстоятельства, закрылась в номере и залегла в постель. Леон оставил шампанское, и я целый день тихонько тянула из бутылки. Компания отправилась искать развлечений; меня никто не беспокоил. Сначала я лежала в одежде, но ближе к вечеру мне захотелось раздеться и лечь под одеяло. Когда за окном стали растекаться сумерки, боль наконец отпустила. Я постояла под душем, закуталась в халат, выключила свет и открыла окно. Немного подышав свежим воздухом, закрыла окно, зажгла лампу у кровати и забралась под одеяло. Выудила из тумбочки женский журнал двухлетней давности. Днём я просмотрела его от корки до корки, но снова открыла и начала читать. Голова все ещё кружилась, а я старалась сосредоточиться на биографии Коко Шанель. Это была поучительная история, и умопомрачительно элегантные шляпки, маленькие чёрные платья, нити жемчуга, стекающие чуть не до талии, представлялись мне ясно, до мельчайших деталей. Лучше рассматривать красивые картинки, пока окончательно не придёшь в себя.

Я слышала, как вернулся брат. Он постоял у моей двери, осторожно постучал, подождал и, громко вздохнув, пошёл к себе. Спустя несколько минут, стало слышно, как он заговорил вкрадчивым и нежным голосом. Должно быть, сегодня связь с Питером была особенно хорошей. Леон говорил долго. Несколько раз он смеялся. Я выключила свет и закрыла глаза. Головокружение наконец прекратилось. Надо было уснуть, но спать не хотелось. Пережить такой день, выдуть целую бутылку шампанского и после этого мучиться бессонницей было очень досадно, и я почувствовала себя глубоко обиженной, даже (в какой-то непостижимой степени) отверженной от всего человечества разом.