Такие дни, как этот, были у меня не всегда. Они появились в моей жизни после предательства Дениса. Ещё три года назад у меня не было подобных приступов апатии.

Мы прожили вместе семь лет. Пять из них стали для нас прекрасным временем, мы жили друг другом и при этом каждый был увлечен своим делом. Мы безоглядно доверяли. Где-то я читала, что Лев Толстой и его жена первые годы брака становились вечером на колени и благодарили бога за то, что они вместе. Мы с Денисом не стояли на коленях. Не молились. Но так любили друг друга, так переплелись и росли каждый в другом, что это, наверно, было чем-то похоже на толстовский гимн взаимной любви и благодарности… Я работала в архиве. Денис – в юридическом отделе крупного предприятия. Он мечтал устроиться в банк, я загорелась идеей поступить в аспирантуру; он рассылал резюме, а я подтягивала английский, подрабатывая экскурсоводом для англоязычных туристов. Такие разные интересы, занятия… Друзья, планы… Но всё казалось возможным, всё – преодолимым.

Потом я поступила-таки в аспирантуру. Дениса взяли в банк. Мы праздновали победу и, казалось, должны были стать ещё счастливее. Но…

Шестой год нашего брака ознаменовался его растущим желанием иметь дорогую одежду и обувь, квартиру больше и лучше, машину такой-то марки, отдых по выходным и путешествия во время отпуска… Я удивлялась, а он говорил о своих коллегах, о том, как и что у них, и что он мечтал об этом всегда. Я пожимала плечами; мне хватало для счастья того, что у меня было: квартирка в одну комнату с крошечной кухней, любимое дело, но в первую очередь – Денис. Я не то чтобы не поддерживала его, нет, просто не думала о том, о чём мечтал он. Денис очень хотел изменений и потому мучился, его раздражала моя, как он говорил, бесхребетность; он не понимал, почему я не плачу о тряпках, сумках, косметике и прочем. А мне просто было хорошо рядом с ним и всего хватало.

Мы не заметили, как постепенно стали чужими… перестали понимать друг друга. Началась поэма конца.

В какой-то момент Денис решил выстраивать отношения в коллективе. Он говорил, что общительный человек имеет больше шансов получить повышение по службе, и, я уверена, поначалу это был искренний лозунг. Он собирал мужскую часть коллектива в сауну, они стали выезжать всем офисом, устраивали тематические вечеринки, с размахом отмечали праздники и дни рождения… Он звал меня, правда, настойчиво звал – я же по глупости своей отказывалась, предпочитая веселью тихий вечер за книжкой. Я знала, что буду скучать в толпе незнакомых людей по кругу от лампы на бумажной странице и мне станет жалко потраченного времени.

Потом он перестал меня приглашать. Стал тщательнее следить за собой, обновил гардероб, заинтересовался парфюмом. Купил дорогой портфель, несколько пар туфель и стал придавать особое значение цвету галстуков, подбирая их под костюм. Я шутила, когда пора уже было бить тревогу, и была так в нём уверена, что спокойно засыпала без него. Оставляя включенным свет в прихожей, я думала: муж делает карьеру.

А он в это время делал-делал, рассчитывал-рассчитывал – и вот итог.

Положа руку на сердце: я закрыла бы глаза на «ЛСД» – левостороннее движение, как мы шутили – бог мой, так давно! – мне было бы сложно, но я бы смогла… но как закрыть глаза на ребёнка? И тем более – ребёнка в пузе дочери весьма богатого человека, к тому же – начальника Дениса. В этих совпадениях было для меня что-то такое низкое, что-то, вызывающее неодолимую брезгливость. И пусть Денис после говорил, что на него нашёл мо́рок и сам он в ужасе, это уже ничего не меняло. Когда все раскрылось, я мигом связала все ниточки между собой и стала холодной и неприступной, как Снежная королева. И по-королевски так сказала: вон.

И он ушёл. Конечно, для него такой поворот событий тоже был громом среди ясного неба. Он клялся, молил… Плакал даже, – но что, что это могло изменить? Ни для него, ни для меня это уже ничего не меняло, а мне так вообще только одного хотелось: чтобы всё побыстрее закончилось. Денис предсказуемо стал зятем крутого мена, отцом его внучки и в качестве приданого получил золотые горы, о которых мечтал… Какой тяжёлый был год, оба мы, конечно, думали, что этим всё и закончится. Отболит и со временем сойдёт на нет. Но…

Не знаю, как это вышло, но мы стали встречаться: за столиком кафе, в парке, на набережной. Не часто: примерно раз в месяц. «Оставь меня в покое», – требовала я. – «Не смей звонить мне больше!» «Не буду, обещаю…» – говорил он. И так раз за разом. Это были мучительные встречи, но без них было ещё хуже. Мне думается, это происходит потому, что, даже разойдясь, мы так и не смогли забрать частички себя друг из друга, мы слишком проросли один в другом, и единая наша сущность, разделённая обстоятельствами, болит и пытается соединиться…

Хотя, может, мне так только кажется. А на самом деле всё гораздо проще. Хорошо бы однажды утром проснуться и почувствовать себя свободной от всех этих построений. Простить всех и ощутить прилив сил от простенькой мысли, что ты жива и здорова и начался новый день. Может быть, когда-нибудь так и будет; мне станет всё равно, что мы расстались и при каких обстоятельствах. Ведь по большому счёту всё, что я хочу, – это понять, на каком фундаменте строить свою дальнейшую жизнь…

От этих мыслей у меня заболела голова. Я снова включила лампу и раскрыла журнал, по опыту зная, что быстро устану от лаковой пестроты и мои веки начнут слипаться. Журнал покажется мне скучным, как расписание поездов на вокзале, куда ты зашла всего-то переждать дождь. У меня дома лежала целая стопка журналов от бессонницы. Собственно, это была чуть ли не единственная причина, по которой я их покупала. Вот какое ноу-хау я изобрела и отточила до совершенства в последние годы…

Незадолго до рассвета голова успокоилась, и я наконец-то заснула.

На следующее утро я рано встала и пила в одиночестве кофе на террасе. Было так приятно слушать тишину и немного жаль, что я поздно оценила, как хорошо здесь без толпы. Потом ко мне присоединился Арсений. Я решила, что не задам ему ни единого вопроса о свадьбе, и намерена была своё решение исполнить. Но он спросил:

– Ты осуждаешь меня?

Я молчала. Тогда он встал передо мной:

– Осуждаешь?

– Только не говори, что ты сделал это из-за меня.

– Нет, конечно. – Арсений засмеялся. – Придумаешь тоже… Много чести!

– Я уступил Лидке потому, что подумал, может, это меня спасёт… Заставит по-другому чувствовать жизнь… Ты же говорила, ответственность за другого творит чудеса.

– Не понимаю, как это связано с женитьбой.

– Ну… Я буду мужем… В общем, Лидка очень хотела, я решил, почему бы и нет…

– Понятно, – сказала я.

– Что тебе понятно?

– Что у тебя очередной заскок. Блажь. И ты совершенно не понимаешь, что жена не рукавица… Что мешало вам быть вместе без штампа в паспорте? А если ты вдруг передумаешь? Сколько тогда будет обиженных!

– Но для нас с тобой это ничего не меняет, – сказал Арсений.

– Маешься ты. А от чего маешься – одному богу известно.

– Мои родители меня по-другому воспринимать начнут…

– Да они всегда тебя нормально воспринимали, – перебила я. – Это ты себе накрутил… комплекс неполноценности. Что ты хочешь своей свадьбой доказать – маме, отцу? Что ты взрослый человек?

– Им Лидка нравится, – быстро сказал Арсений.

Он потянулся поцеловать меня, и я не оттолкнула.

Мы отправились побродить по деревне, а когда шли обратно, Арсений взял меня за руку, но тут мы увидели Нику, которая шла по полю в нашу сторону. Пришлось разжать руки и идти ей навстречу. Ника разыграла удивление, но развернулась и пошла с нами, и мы разговорились о предстоящем мероприятии. Втроём мы дошли до гостиницы. Когда мы уже подходили, Арсений вдруг остановился:

– Смотри!

Я проследила за его взглядом и увидела на крыльце гостиницы девушку броской, приковывающей взгляды внешности. Девушка, строго сдвинув брови, но едва заметно улыбаясь, разговаривала с двумя мужчинами. Это были Леон и муж Ники – Николай Угольков.

Увидев нас, Николай выпрямился. Он смотрел на Нику.

– Какая красавица… – пробормотал Арсений.

– О господи, – простонала Ника.

Я растерянно подумала: «Недолго музыка играла…»

Включила телефон и мне тут же пришло смс о том, что абонент «Леон» звонил мне пять раз, последний – полторы минуты назад.


Утром в субботу состоялось официальное открытие фестиваля. Чуть ли не каждые полчаса в деревню въезжала машина или автобус или проносился мотоцикл, и люди текли, как одна большая пёстрая волна. К вечеру площадь перед гостиницей обезлюдела, приезжие расселились по домам. В садах и на задних дворах накрыли столы для компаний. Вечернее застолье по приезду в чужое место накануне праздника – неписаная народная традиция. За вином и разговорами разнообразная публика переключается с обыденной жизни на праздник души. Я догадывалась, что жители постоялых дворов наготовили горы еды, зная, что всё продадут и за всё получат сполна. Наверняка многие за дни больших мероприятий зарабатывали больше, чем за полгода работы в колхозе.

Компания в этот день приходила в себя от приезда Николая. Из обрывков разговоров я поняла, что он, обрадованный примирением с Никой и её беременностью, решил сделать жене сюрприз и приехал домой без предупреждения. Не застав её в квартире, выбил из Никиного редактора координаты её местонахождения, примчался на такси в Лисицыно и был встречен взбешенной его появлением супругой. Такой приём жены Николая ошарашил. Он ничего не понимал и смотрел на Нику и остальных недоумевающими глазами; всё его красноречие и напор куда-то пропали. Всем было неловко от его молчаливых взглядов, а Нику они приводили в злобно-отчаянное состояние. Она наотрез отказалась пускать Николая в номер и не хотела с ним разговаривать. Пришлось ему снять комнату в деревне.

От всего этого шума у меня разболелась голова. Я выкралась из гостиницы и отправилась на склон оврага, который я присмотрела в первый день приезда. Когда я вернулась, то увидела, что перед гостиницей выставлены столы и стулья из красного пластика, и там уже заседает народ. За одним из столиков сидели Леон и Ника в широкополой соломенной шляпе, надвинутой на лоб так, что не видно было глаз. Перед ними стояла бутылка вина и два фужера. Бутылка была наполовину пустая.