Именно этой минуты они оба давно и страстно желали, о ней они мечтали, и вот она наступила. Их тела и души слились, и даже сердца стучали как одно, вторя ритму медленных плавных движений. Вачиви каждой клеточкой своего тела ощущала, что отныне и навсегда она будет принадлежать этому мужчине, а он — ей, покуда не разлучит их смерть. Но сейчас они чувствовали одно — перед ними была целая вечность и с этой минуты они вместе отправятся в долгое путешествие по жизни. Солнце застало их в объятиях друг друга — в объятиях, которые они не в силах были разжать.

В Париже Тристан и Вачиви оставались еще три дня. На следующий же день после свадьбы маркиз представил свою молодую супругу ко двору. Сам король поздравил молодоженов и даже протанцевал с Вачиви один танец. Несмотря на волнение, Вачиви была ему достойной партнершей. У Вачиви от счастья кружилась голова. Ей казалось, что она видит прекрасный сказочный сон — венчание, соединившее ее с любимым человеком, этот дворец, танец с самим королем, влюбленный взгляд Тристана, ночь, полная страсти и нежности. И все это происходит с ней наяву!

Королева тоже поздравила молодоженов, она похвалила платье Вачиви, которое Тристан заказал специально для этого случая. Это было алое парчовое платье, украшенное искусной золотой вышивкой и кружевами; оно изумительно шло к черным волосам и смуглой коже Вачиви. На груди Вачиви сверкало рубиновое колье, которое когда-то принадлежало матери Тристана. «Вы, дорогая, настоящее украшение двора», — тихо сказала ей королева, впрочем, так оно и было.

В этот вечер Тристан и Вачиви вернулись в особняк на рю дю Бак поздно, но это не помешало им предаться любви с неутихающим пылом.

В оставшиеся дни они показывали детям Париж. За это время они еще только раз, да и то по настоянию Вачиви — Тристан после свадьбы был в отличнейшем настроении и не стал возражать, — были при дворе. Им было хорошо и вдвоем, но Вачиви казалось, что прежде чем они отправятся в обратную дорогу, им нужно еще раз засвидетельствовать свою благодарность и признательность королю и королеве. И впоследствии, обсуждая свой визит во дворец, оба пришли к выводу, что этот шаг был подсказан им самой судьбой.

На этот раз среди вельмож и придворных присутствовал один из вождей дакотских сиу — высокий мощный мужчина с бронзовой кожей и пронзительным взглядом черных глаз. Когда Тристан представил ему Вачиви, вождь улыбнулся и сказал, что однажды видел Вачиви и Матошку, но очень давно, когда она была совсем ребенком. Вачиви его совсем не помнила, зато вождь — его звали Вамблиска, Белый Орел — хорошо знал ее отца. Во Францию он приехал с двумя сыновьями, которых тут же подозвал к себе. Молодые люди были такими же рослыми, как их отец, и втроем они представляли собой яркое необычное зрелище в одежде индейцев сиу и в уборах из орлиных перьев, которые казались настоящими коронами.

Разговаривая с Вачиви, Вамблиска перешел на наречие сиу, и она почувствовала, как при звуках родного языка у нее сжимается сердце. Это было как привет с далекой родины, которую она никогда уже не увидит, как весточка от отца и братьев, по которым она так тосковала. Но Вачиви сумела справиться с волнением и, сдержав готовые пролиться слезы, спросила вождя, известно ли ему что-нибудь о ее отце и его племени.

Вождь Вамблиска ответил не сразу. Он сказал, что слышал о ее похищении и что смерть вождя кроу стала легендой среди дакотских племен. Многие считали, что Вачиви убила его и превратилась в духа, поэтому он очень удивился, встретив ее здесь.

— Но что ты знаешь о моем отце? — снова спросила Вачиви, на этот раз по-французски, и Тристан, пристально за ней наблюдавший, забеспокоился, заметив, как сменяют друг друга на ее лице тревога и надежда. Только сейчас он понял, о чем идет речь, и боялся того, что она может услышать, едва ли не больше, чем сама Вачиви. С ее слов он знал, что она — поздний ребенок и что, когда ее пленили, Матошка был уже стар.

Вамблиска долго что-то говорил, и лицо у него сделалось суровым и торжественным. Когда он закончил, Вачиви коротко кивнула, а еще через минуту вождя и его сыновей позвали к группе других гостей. Прежде чем уйти, Вамблиска сделал индейский знак мира, и Тристан, который не понял ни слова, вопросительно взглянул на жену.

— Что он сказал? — спросил он негромко, заметив, что в глазах Вачиви стоят слезы.

— Великий Дух забрал моего отца еще до начала зимы — до того, как племя вернулось в зимний лагерь, — ответила она. Сердцем Вачиви давно чувствовала, что Матошки нет в живых, но не хотела в это верить. Значит, она не ошиблась и никогда больше не увидит отца. Как ни странно, Вачиви испытала даже некоторое облегчение, узнав, что старый вождь наконец обрел покой, которого, наверное, лишился после похищения единственной дочери. Но ее тревожило сознание того, что отец, возможно, умер от тоски по ней, и это с новой силой подняло в ее душе ненависть к Напауши. Теперь Вачиви ничуть не жалела о его смерти от руки Жана. Это возмездие, думала она. Духи наказали Напауши за то, что он сделал с ее братьями и отцом.

— Мне очень жаль, — негромко сказал Тристан, когда они покидали дворец, и Вачиви благодарно кивнула и взяла его за руку. Ей было больно сознавать, что ее отец умер от горя, но, быть может, подумалось ей, сейчас он смотрит на нее и Тристана из своего вигвама в Стране Вечной Охоты. Матошка прожил достойную жизнь и заслужил покой. Ее же жизнь была вся впереди — жизнь с Тристаном и с детьми, жизнь, наполненная счастьем, любовью и радостью. А отец всегда будет жить в ее сердце.

Перед тем как покинуть дворец, она снова подошла к вождю Вамблиске. Вачиви знала, что он собирается вскоре вернуться на родину, и попросила его передать братьям (один из них теперь возглавил ее племя), что она жива и счастлива и вышла замуж за достойного человека. Вамблиска пообедал исполнить ее просьбу, и Вачиви почувствовала, как с ее души упал тяжелый камень неизвестности. В карете она нежно прижалась к Тристану и не шевельнулась до тех пор, пока они не въехали во двор особняка. Этой ночью они снова занимались любовью, а потом долго лежали в объятиях друг друга, разговаривая о жизни, которая ждала их впереди. Наконец Вачиви заснула и во сне снова увидела белого бизона, над головой которого реяла белая голубка. Уже под утро ей приснился улыбающийся отец, а когда она открыла глаза, то увидела лицо Тристана, который нежно склонился над ней. Он тоже улыбался, и Вачиви подумала, что вот оно, перед ней — ее большое белое счастье.

В тот же день они выехали в Бретань. Там Тристан и Вачиви, которая жила теперь в покоях мужа, по-прежнему каждый день подолгу гуляли в саду или по берегу моря. Не оставляли они и своих конных прогулок, но однажды в августе, когда Тристан предложил ей отправиться в дальний лес, она только покачала головой и улыбнулась.

— Я не поеду, — сказала Вачиви негромко.

— Что с тобой? Ты больна?! — встревожился Тристан, но, поглядев внимательнее на ее лицо, он вдруг все понял.

— Боже мой! Ты точно знаешь?! — воскликнул маркиз, и она кивнула. Вачиви зачала в первую брачную ночь, и теперь она точно знала, что ждет ребенка. Ни она, ни Тристан не сомневались, что это будет мальчик, которого они назовут в честь того, кто сделал возможной их встречу. Жан де Маржерак спас Вачиви, полюбил ее всем сердцем, привез во Францию и словно вручил ее своему брату, которого Вачиви полюбила как зрелая женщина, знающая цену любви. Жан заслужил, чтобы имя его продолжало жить.

И, размышляя обо всем этом, Вачиви поняла, что означал белый бизон в ее снах. Это был добрый дух, который привел ее домой.

Глава 17

БРИДЖИТ

Марк и Бриджит выехали из Парижа в Бретань солнечным апрельским утром. У Марка была маленькая машина, увидев которую она едва не рассмеялась — ей еще не приходилось сталкиваться с такими компактными автомобилями. Правда, в Париже, задыхавшемся в бесконечных пробках, малолитражки были, пожалуй, самым подходящим транспортным средством, однако на автостраде ей стало не по себе. И хотя Марк уверял, что машина очень надежная, она по-прежнему казалась Бриджит несерьезной, какой-то игрушечной. Автомобиль был так мал, что ее дорожная сумка заняла почти все заднее сиденье, и свои вещи Марк уложил в багажник.

Правда, ехали они небыстро, и вскоре Бриджит успокоилась. Дорога должна была занять несколько часов, и Марк развлекал ее рассказом о своей книге. Он был всерьез увлечен сложными отношениями, связывавшими Наполеона и Жозефину, — в особенности тем, какое влияние эти отношения оказывали на французскую внешнюю политику. Бриджит эта тема тоже казалась интересной, поэтому она внимательно слушала его. Рассуждения и выводы Марка представлялись ей очень французскими — наверное, никто, кроме коренного парижанина, не стал бы считать любовные отношения между двумя историческими фигурами основным фактором, определявшим внутреннюю и внешнюю политику такого крупного европейского государства, каким была Франция. Похоже, это и впрямь была чисто французская интерпретация истории. Впрочем, в оценках и подходах Марка был здравый смысл; в конце концов, даже великий Наполеон был всего лишь человеком и вполне мог выиграть или проиграть важное сражение лишь потому, что его огорчило письмо Жозефины или, к примеру, разболелись зубы. Как бы там ни было, она не сомневалась, что книга у Марка получится интересная. Он был умным, эрудированным человеком и к тому же искренне старался быть объективным.

— Твоя книга о маленькой индианке, когда ты ее напишешь, будет еще увлекательнее, — улыбнулся Марк, когда Бриджит похвалила его замысел. Улыбка у него была удивительно обаятельной, а лицо — открытым и добрым, однако каждый раз, когда он обращался к Бриджит, в его глазах вспыхивали опасные огоньки, и она подумала: Марк жалеет, что расстояние между Францией и США ставит их отношения в рамки дружеских. А Бриджит все выходящее за эти рамки решительно отсекала.