– Она самая, – вздыхаю и отмахиваюсь. – Та самая бывшая, что… Неважно. Я же, блять, камикадзе, головой в огонь прусь.

Девушка смотрит настороженно, а затем протягивает мне ладонь.

– Дай руку.

– Лучше не надо, Вер… Я не каменный.

– Я хочу. Дай. Руку.

Мотаю головой. Мы ходим по очень тонкому льду, и еще два-три прикосновения, я просто сломаюсь.

– Давай, я лучше тебя отвезу домой?

– Нет. Дай руку, и отвези меня к себе.

– Уверена? – недоверчиво смотрю в ее лицо, в глаза, что будто небо перед грозой. После стольких пинков и равнодушия я уже не знаю, стоит ли радоваться внезапному повороту ко мне передом.

– Никогда не говорю то, в чем не уверена.

Мы закрываем класс. Я жду пока Вера оденется, хочу помочь – заправить волосы за ухо, но она отступает.

Снова. Отступает.

Незаметно сжимаю кулак за спиной.

Нужно быть аккуратней. Деликатней. Нежней.

Неужели мне придется притворяться ванильным соусом вечно, чтобы приблизиться к ней? А оно мне надо?

Мысли и жар гонят на меня странное безумное настроение, я называю его «Пиздец наступает незаметно».

На выходе нас встречают две мои студентки. Чтоб им провалиться!

– Мы знаем, что у вас концерт в конце ноября, – пищит дутыми губами первая и трогает мое плечо пухлыми пальцами. Я шарахаюсь от нее, как от прокаженной.

Вера отступает к стене, в тень, а вторая девица со скошенной челкой (будто парикмахер перебухала и срезала не там, где нужно), видя капитуляцию Свиридовой (и что, что она учительница? Подвинется), еще сильнее напирает на меня со своим метр сто восемьдесят.

– Малёванная, я похож на вешалку? – уворачиваюсь от загребущих лап лошадины и протягиваю ладонь Вере.

Студентки удивленно переглядываются.

А булавка смотрит мне в глаза, напряженно сжимает губы, зыркает на высоченную Юлю и не дает мне руку. (Звезды явно сегодня не сошлись над моей головой!) Разворачивается и уходит на улицу. Ситуация напоминает сорвавшуюся рыбку с крючка, и меня это выводит из себя. Я что вечно буду принижаться, делать вид, что я пушистый одуванчик, чтобы завоевать ее доверие и симпатию?

Не умею быть лапочкой, не умею быть правильным, постоянно спокойным, душечкой, короче. Я что пес на веревочке?! Это будто не моя шкура: тесная, жаркая и неприятная.

Понимаю, что у Веры есть причины считать меня дерьмом, бояться, остерегаться, но у меня есть граница терпения, и она трещит по швам. Не только из-за воздержания и звенящих яиц, но и из-за того, что по факту мне приходится притворяться. Не все время, но этот тотал-контроль хорошести поднадоел.

Мне нужен огонь, искры, драйв. Пусть лучше бы убегала, лупила носком сапога между ног, рвала мне волосы в порыве гнева, орала и прогоняла, чем вот так… Никак. Развернулась и ушла… ну, епта.

Когда входная дверь захлопывается, выпустив булавку на улицу, я тычу в разукрашенные мордочки девиц указательным пальцем, а они пятятся к зеркалам.

– Я вам не подружка, кралечки. Юлия, еще раз тронешь меня без разрешения, будешь оценку по гитаре ждать до второго пришествия! Сообразила? А ты, Как-там-тебя-не-помню, даже не думай притащить свой жирный зад на концерт. Тебе такая музыка не по зубам. Аривидерчи! – отмахиваюсь от них, как от мух.

Они примораживаются, хлопают крашеными ресницами и лепечут губешками. Подаюсь резко вперед:

– Агр-р-р!

И, когда девицы вскрикивают от неожиданности, я с чувством облегчения сваливаю из академии.

Я зол, раздражен, и меня посещает жуткая мысль позволить Вере уйти. Не знаю, какое-то глубинное предчувствие грызет под курткой, как лангольеры. И мое равновесие исчезает, клочками, кусками, рассыпается в пепел.

Это ведь не я: покладистый мальчик, что боится сказать кривое слово девушке и опасается потрогать понравившуюся женщину. Я. Не. Такой.

На улице тихо и глубоко темно. Холодный воздух не двигается, но вытягивает изо рта облачка пара. Осенью всегда жизнь кажется невыносимо плотной и короткой, а сейчас особенно уныло и шкребет когтем по ребру понимание, что профукал свой шанс. Эти все девки, студентки, крали – Вера видела все их заливания. Я глупо думал вывести ее на эмоции, но не понимал, что делал только хуже.

Наверное, я похож на годзиллу, когда быстро иду к байку, потому что в голове у меня настоящее торнадо – Свиридова. Я не ищу Веру взглядом, не окликаю, даже не пытаюсь найти. Если она решила уйти, пусть идет.

Я заманался бегать. Доказывать, что не крокодил.

Твою мать, чувствую себя истоптанной тряпкой.

Иду по обочине и гну самые ядовые маты, что только знаю. Словно умалишенный, машу руками, чтобы прогнать агрессию и мрак из головы.

И замолкаю, остановившись, как вкопанный, когда замечаю мою певицу возле мотоцикла. Присела на край сидения и смотрит на меня горящим взглядом. Булавка!

Подлетаю, как вихрь, и сгребаю ее двумя руками. Все. Не могу больше. Распускаю тугой хвост и пробираюсь ладонью в волосы-шелк. Пальцы с наслаждением путаются, терзают кожу головы, пока Вера не взрывается крупной дрожью. Губы горят от яростных поцелуев, а от ее вытянутого стона в рот, меня выламывает еще больше.

– Или принимай меня таким, какой есть, или пошли нахрен, – говорю, когда отстраняюсь, чтобы сделать вдох.

– Поехали к тебе, – рычит она и тянется к моим губам. Тянется сама. Я готов заорать в небо, чтобы поблагодарить Всех Святых за то, что сжалились надо мной, но выхватываю еще один глубокий, до спазмов в бедрах, поцелуй и приглашаю ее прокатиться.

Одно только мучает: почему она так прячет свой дом?

Глава 22. Звезда

Я чувствую, что Игорь напряжен. Вцепляюсь в него осторожно и, чтобы не привыкать к теплу, оставляю между нами прослойку воздуха, но на поворотах приходится податься ближе, теснее и вжаться в его кожанку. Вдыхать полной грудью не осенний ноябрьский воздух, а запах бергамота и морилки, что я слышу даже через пластик головного убора. Не знаю почему, но парень пахнет деревенским уютом, а меня несет рекой «Я сошла с ума», и не существует спасательного круга, что сможет выловить меня из его объятий, рук, поцелуев.

Я ведь подставляю Грозу без разрешения, так нельзя...

На красном светофоре, когда после холодного ветра, что выдул из меня чуть ли не душу, Игорь тянет меня за руки и заставляет обнять себя за живот. Он надел перчатки, надел шлем и плотно застегнулся, отчего стал невероятно привлекательным. Больше, чем был. Знал бы он, что я в восемнадцать тоже любила скорость и тяжелую музыку, тогда бы понял, что ему не нужно притворяться и быть лапочкой. Да потому что он и так лапочка. Дерзкий и сумасшедший. Только это плохо, очень плохо.

– Крепче держись, Ве-ра, дальше трасса, будем ехать быстро, но аккуратно, – копирует он Папанова. И старые фильмы любит… Он просто идеален, он настолько хорош, что у меня не хватает сил преодолеть притяжение и сбежать.

Вульф напирал, но не пугал, был горяч в проявлениях страсти, но не причинял боль, злился, но не обжигал яростью. Я его не боюсь, хотя должна. После того ужаса, в который погрузил меня другой мужчина, должна бояться всех, а Игоря не получается.

А еще я должна проверить все эти ощущения до конца. Вдруг там, за пределами личного, куда никто не должен заглядывать, Вульф совсем другой? Жестокий и думающий только о себе. Вдруг ему нужно только одно?

– Не бойся, у меня собак нет, – когда мы подъезжаем к двухэтажному светлому дому, Игорь показывает мне на железную калитку и вкладывает в ладонь ключи. – Проходи, я пока байк поставлю. В коридоре свет справа включается.

И он откатывает к воротам гаража, ждет, пока они откроются, а потом ныряет в облако вспыхнувшего света. Его силуэт в нем кажется нереальным. Все, что я сейчас творю, кажется ненастоящим. Может, сбежать, пока не поздно? Оглядываюсь на дорогу и пустой поселок в сиянии вечерних фонарей. Где-то лает собака, кто-то ругается в соседнем дворе, а вдалеке, около магазина, газует авто.

Черная высокая тень скользит по дороге, и я, без промедлений, залетаю в калитку и осторожно прикрываю ее за собой. Короткая вымощенная камнем тропинка приглашает меня к двери. Руки дрожат, едва попадаю в скважину, и выдыхаю только внутри теплой тишины дома.

Это просто прохожий. Просто кто-то шел с работы. Стою в темноте и прячу лицо под ладонями. Я так устала от этой беготни, так хочется ничего не бояться и не дрожать от каждого шороха.

– Эй, ты чего в темноте? – под потолком плавно загорается люстра в виде шара – как настоящее солнце.

– Нельзя было к тебе ехать, – вырывается. Я сильнее закрываю губы ладонями и прячусь от испытывающего тепло-карего взгляда.

Игорь шелестит одеждой, подходит ближе, собирает мои руки в свои горячие ладони и шепчет:

– Ты сильно замерзла. Иди сюда, – стащив мою куртку и повесив ее на крючок, тянет меня по короткому коридору в небольшую гостиную, заставляет сесть на черный текстильный диван. Ногой отпихивает круглый деревянный столик, чтобы не мешал, и, присев, быстро снимает мой сапог. Поглаживая движением вверх голень и задирая высоко юбку, целует колено, а я откидываюсь на спинку и не могу его оттолкнуть. Больше не могу.

– Какого хрена, Вульф? – выдыхаю, когда он пробирается ладонью выше, к опасной зоне на бедре, а второй рукой стягивает оставшийся сапог.

– Мн…? – и не думает останавливаться, будто я попалась в ловушку и выбраться уже не получится. Он знает это.

– Почему ты такой хороший?

– А-а-а, ты об этом? – хитро бормочет дикий пес и, растягивая губы в хищной улыбке, подкрадывается ближе. – Ничего, если я не буду тебя раздевать полностью? Я просто, – он тяжело сглатывает, а взгляд не отрывается от моих губ, ладони забираются на затылок и приподнимают волосы. – Я сейчас лопну, если мы будем тянуть, булавка.