Я рыжулю возле мусорки нашел: с вырванным куском шерсти на спине и окровавленными лапками. Думал, что не выживет, но она смогла – поднялась, распушилась, а потом мне еще потомство притащила. Лисса хотела жить. И моя булавка хочет. Я вижу сильный огонь в ее глазах.

– А кто такая «И»? – вдруг спрашивает Вера и сводит ниточки бровей на переносице. – Почему она тебе пишет? Я так понимаю, не первый раз.

– Пойдем в кровать? Я все тебе расскажу, – даю ей свою ладонь, и впервые вижу в ее серебристых глазах надежду.

– Я немного есть хочу, – виновато прикусывает губу. – Со вчерашнего дня ни крошки во рту.

– Мой холодильник – твой холодильник. Только я посижу. Можно? Я бы тоже тост с сыром съел.

Вера помогает мне разместиться на мягкой сидушке, мнется рядом, а потом наклоняется и целует в губы.

– Спасибо, что ты есть, – тихо говорит и быстро отстраняется. – Никогда не встречала таких людей, как ты. Не везло мне.

– Это мне повезло. Только хватит болтать, доставай балык и хлеб, – киваю в сторону угла, а Вера не отходит.

– А можно я тебя съем? – в ее голосе проклевывается нежность и легкая юморинка.

– Как на счет утром? – хитро усмехаюсь. – Я сейчас оголодавший, почти дохлый пес. Боюсь, что не прожуешь.

– Ладно, балык так балык, так и быть – тебя на завтрак оставлю, – Вера отступает, опустив привычно плечи, отчего кажется еще меньше, чем она есть. Теперь я знаю ее реальный возраст, знаю частично о ее жизни, но пока молчу, потому что это на самом деле больно.

Я ловлю легкую улыбку на желанных губах, вижу, что девушке стало немного легче, а мне морально хреново, но показывать не собираюсь. И курить хочется, а сигареты закончились еще в подъезде. Глупо шкуру порвал, теперь, как инвалид, даже обнять свою женщину толком не могу. Но нам бы выбраться из всей этой ереси. Я знаю на что способен  Егоров. Он отца свел в могилу, он Чудакову… Да, дела не закрыты, доказательств нет, но я уверен, что это его рук дело. Злопамятная мразь. Но зачем ему хрупкая девушка? Зачем убивать всю ее семью? У меня от чтения дела в кабинете Дани по коже не просто ползли мурашки, я думал свихнусь на месте. Родители сгорели заживо, якобы от взрыва газа. Девушка числилась погибшей, но я теперь знаю, что там, вместо нее, сгорел кто-то третий. А Веронику, которой было едва ли двадцать, украли и…

От нервов сжимаю кулаки, не замечая, как под пальцами разламывается деревянная подставка для чая.

– Игорь? – Звезда выглядывает с опаской из-за двери холодильника.

– Проверяю, есть ли в руках сила, или совсем хиляк теперь, – высыпаю остатки подставки на стол, а девушка достает еду и выкладывает рядом.

– У тебя очень сильные руки, – говорит невзначай и ведет головой, будто смахивает непрошенные слезы.

– Вер, – зову, но она не оборачивается. Достает нож и нарезает быстро мясо, трет сыр, укладывает все это на хлеб и отправляет в духовку. Ловко очищает листья капусты и быстро шинкует на доске, а я слежу за ее движениями и любуюсь изгибом шеи, что приоткрылась из-за коротких волос.

– Что? – спрашивает она, немного замедлив нарезку.

– Я все не врублюсь, почему ты сегодня утром так напала? Зачем себе больно делала?

Она откидывает нож в сторону, тот отлетает к мультиварке и переворачивается. Вера сжимает пальцами столешницу и говорит еле слышно:

– Потому что, – качает головой и сильно горбится. – Потому что дура.

– Иди сюда, дурочка моя, – стараюсь не шевелиться, бок разболелся до пульсирующей боли. – Я хочу твои губы. Я хочу твой язык. Сюда иди, булавка. Не заставляй меня подниматься.

– Шантажируешь?

– Нет, угрожаю. Посмей не подойти, увидишь, что будет, булавка.

– Какой грозный волчара, – усмехается Вера и снова берет нож. Она со спины кажется маньячкой: так неистово рубить капусту даже я не умею.

– Ну, все-е-е, ты доигралась...

Глава 37. Звезда

– Гроза, тебе говорили, что ты упертый осел?

– Упс, – он встает за спиной, сжимает сильными руками мою талию, тянет на себя, вжимая в свой живот и напряженный пах. – Уже не волк? Уже осел?

– Да, Иа, иди за стол и не распускай руки, – хочу снять его пальцы, но больше для вида – мне нравится, когда он касается, когда ведет себя чуть настойчивей, чем нужно. Я чувствую в его ладонях защиту. Они будто стирают прошлое, то, что оставило на моей душе глубокие рубцы. Это еще хорошо, что я выжила, другие девочки…

От воспоминаний бросает в жар, прикрываю глаза и падаю на плечо Игоря затылком.

Горячие губы скользят по коже, язык ласково лижет шею, и зубы прикусывают кончики коротких волос.

– Я говорил, что ты охрененная? – шепчет Вульф, шумно потянув носом воздух, а мне хочется запрокинуть голову и поддаться ласке, почувствовать его язык, его власть. Его целиком.

Но я отстраняюсь. Он ранен, и нельзя перегибать палку, все это неизвестно, чем закончится.

– Давай без лишней ванили? – капитулирую, а сама подрагиваю от тягуче-обжигающих поцелуев за ухом. – Она сейчас не к месту.

– Эй, – дуется он наигранно, – она всегда к месту, если класть ее в десерт, а не мясо, – Игорь запускает пальцы в мои непривычно-короткие волосы, а вторую руку, что лежала на животе, заводит под футболку и по-хозяйски сминает грудь, выдавливая из меня стон. Крутит сжавшийся сосок и трет его между пальцами, заставляя скрипеть зубами от наслаждения и легкой колючей боли внизу живота и жара между ног.

– Тебе нужно отдохнуть, перестань, – почти рычу, сдерживая откровенные порывы налететь на него со всей мощью своей нерастраченной страсти.

– Боишься, что не выдержишь и нападешь?

– Самоуверенный баран! – поворачиваюсь к нему лицом, чтобы в шутку стукнуть, и замечаю, что в пальцах все еще зажат нож.

– Решила меня на шяшьликь пустить? – кривляясь, говорит Вульф и мягко касается губ. Совсем не боится меня, даже после того, как я грохнула одной пулей громилу. Игорь на несколько сантиметров отстраняется, изучает мое лицо пальцами, очерчивает скулы, гладит подушечками по щекам. Под его руками искрится ток, а я замораживаюсь и не могу противостоять. Вот бы зациклить этот час в бесконечность и никогда не бояться, что счастье закончится, потому что – вот оно – есть, и я могу его пощупать.

Игорь целует места, что изучал до этого пальцами, горячим дыханием опаляет кожу, заставляя меня трепетать и жаться к нему. Моя свободная и непослушная рука заползает по сильной шее на затылок, вплетаясь в темно-грифельные волосы, другая все еще крепко держит нож.

Так тяжело говорить, когда Игорь близко, губы с трудом размыкаются:

– Не приставай, а то увидишь меня в гневе, – шепчу и принимаю его невесомые поцелуи. Поглаживания по спине бросают меня в сильную дрожь и помогают забыть о том, что сегодня с нами произошло. Обо всем, что произошло со мной в жизни. Будто не было ничего плохого, только он и я.

– У меня яйца дня три звенели после твоего гнева, так что, я в курсе, – Игорь до острой, но приятной боли прикусывает нижнюю губу и скользит языком по деснам, дразня, распаляя. Слова, будто сладкие карамельки со стреляющим сахаром, влетают в рот: – Когда ты стояла в буфете и отрешенно смотрела на студента с четвертого курса, я выгнул вилку, разлил на себя горячий чай и чуть не сломал край стола от желания проредить ему зубастую улыбку.

– Ревновал? – возвращаю в его рот горячий воздух.

– Не-вы-но-си-мо, – снова кусает, на этот раз верхнюю губу и заползает языком глубже, раскрывая зубы. – Невыносимая булавка, – гудят во мне его слова, а тело протряхивает от желания вжаться, обнять, закинуть на сильные бедра ноги.

Когда он яростно захватывает мой язык, я роняю из ослабевших пальцев нож.

Нам хватает секунды, чтобы обернуться и убедиться, что позади все в порядке, и никто не пострадал. Благо Лисса давно утащила малыша от нас подальше.

– Ты ранен, Игорь, – скрещиваюсь с теплым взглядом моего невозмутимого защитника.

– Да плевать, – отвечает он сипло и на сигнал духовки реагирует быстрым отточенным движением руки.

Зато я замечаю, как Игорь кривится от боли в боку.

– Мне не плевать, – под ладонью его шершавая щека кажется теплее одеяла. – Давай, просто перекусим и ляжем отдыхать? Это нужно нам обоим.

– Думаешь, я так усну? – он немного отстраняется и показывает взглядом на свою натянутую ширинку.

Я неосознанно облизываюсь, а потом смущенно прячу лицо в ладонях и мотаю головой.

– Ты пока не готова, знаю, маленькая, не смущайся, – Вульф смеется. – Накорми мужика, а то я скоро тебя слопаю, как Красную Шапочку.

– Накормлю, если отпустишь меня.

Глава 38. Вульф

Мне нравится смотреть на ее вспыхнувший румянец, потому что намек на минет Вера поняла, но спрятала ответ за прикрытыми глазами. Обожаю любоваться на движения губ, когда она тянется откусить горячий бутерброд, на белые зубы, что до сочного хруста впиваются в хлеб.

– Не смотри так, – булавка кладет руки на стол, сдавливая балык и сыр между подсушенным тестом, и смотрит с осторожностью на мои губы, соскальзывает вниз, ласкает плечи взглядом и снова облизывает неосознанно уголок рта.

– Вера-Ника, я не могу спокойно сидеть, когда ты так близко и так зажигательно облизываешься…

А она, как нарочно, проводит языком по пальцам, чтобы убрать остатки соуса.

– Чай? –  неуверенно выдает, а сама смотрит вниз, на линию моего живота. – Игорь, ты точно в порядке?

– Более чем, – поправляюсь и длинно выдыхаю. – Ты спишь сегодня наверху, а я на диване, потому что… – грызу хлеб и киваю на декольте и грудь, что острыми сосками натягивает светлую майку в облипку. – Короче, я до утра не доживу, если ты будешь слишком близко, – пожимаю плечами.

– Озабоченный, – хрипит Вера и накрывает покрасневшую щеку ладонью, отходит к плите, чтобы разлить чай.