– Арри, подай наши слова, – бросаю тощему. – И сходи в каморке возьми клавишку. Бегом! Шевели костями, у меня времени мало.

Пока дылда удаляется, я нахожу нужную песню и показываю Вере знак рукой.

– Ты ее знаешь. Иди сюда.

В помещении повисает скрипучая тишина. Разряды тока идут не только по проводам, но и перелетают от меня к девушке. И обратно.

– Роланд подойдет? – заваливается под мышку с инструментом Арри. Светлая челка топорщиться, а довольная улыбочка дрожит в уголках крупных губ. Он давненько хотел в группу клавишника, а тут… В общем, не факт, что Росс сладит с нами, но посмотрим. Нужно давать людям шанс, это однозначно. Дала же булавка его мне?

– Вера, иди к микрофону, – говорю строго и бросаю в нее острый взгляд.

Она настороженно щурится и зло стискивает челюсть, скручивает руки на груди. Противостоит, как всегда, но я знаю, как этот орешек расколется.

– Одна песня, – складываю руки в молитвенном жесте. – Спой в пол ноги, в пол руки, шепотом, ну, хоть как-то. Пли-и-и-из-з-з-з… Чтобы парню показать, что и куда вести. Так будет быстрее.

Говорю я, конечно, это, но во взгляд вкладываю: «Если ты сейчас не встанешь, я тебя закину на плечо, трахну в уборной, а потом привяжу к стойке, и ты будешь петь, как миленькая».

Мне жизненно необходимо услышать ее в работе, и Вера встает.

– Ты негодяй, – шепчет она на ухо, проходя мимо, проводит рукой по футболке на животе, цепляя пояс и ширинку. И напоследок гладит не меня, а край гитары, отчего я восстаю, как мальчишка. Приходится даже отодвинуться к стене, чтобы никто не заметил, но она меня этим не остановит, искусительница.

Подмигиваю Шмелю и расплываюсь довольной улыбкой.

От предвкушения у меня по телу расползаются мурашки, а в горле пересыхает до уровня пустыни, пальцы ложатся на гриф, скользят по ладам и высекают аккорды переборами, что сплетаются с первой строчкой песни.

Вера поет, прикрыв глаза, а я не дышу. Этот миг – катарсис, кульминация, апокалипсис моей души. То, ради чего я жил и ходил по земле. Чтобы найти ее и раскрыть. Показать миру, подарить миру. Да что там миру! Вселенной! Я ведь создавал песни ради маленькой булавочки, что так глубоко прошила мое сердце еще шесть или семь лет назад. Я делал это неосознанно, не помнил, не понимал зачем, но сейчас все встало на места. Будто многотысячный пазл, наконец, сложился.

Глава 45. Звезда

Петь – это всегда открывать душу. Это всегда позволять другим смотреть глубже, чем хотелось бы. И сейчас я открываюсь не для себя. Не для того, чтобы вспомнить необыкновенные ощущения легкости и колючек от спиральных виражей голоса и пронизывающих волн музыки. Нет. Я открываюсь для Вульфа, потому что не знаю, как еще ему сказать спасибо.

И этот текст, и эта музыка. Все вспенивает, взбалтывает черствое сердце, превращая меня в веселую шальную девчонку. Возвращая в те двадцать лет, когда за спиной не было и грамма ужаса.

Игорь играет божественно. Слегка выгибает спину и выпячивает нижнюю губу, прячет сияющий восторгом взгляд за густыми ресницами. Сексуально, дерзко ведет пальцами по грифу, будто по натянутой девичьей спине. И я не могу молчать, прятаться или бояться. Я пою только для него. Плевать на то, что есть еще три пары глаз, что следят за нами, плевать, что мне страшно, плевать, что за окном все та же холодная осень, и решение наших проблем где-то за далеким горизонтом. На все плевать.

Сейчас я рядом с ним. Обнимаю стойку микрофона и распахиваю невидимые крылья за спиной. Голос звонко мчит вперед, порождая мурашки по всему телу, хрипотца и драйв сжигают во мне любые сомнения, а живой звук проникает в каждую клеточку, обнажая и возбуждая. Я знаю, что пока Гроза рядом, мне ничего не страшно. Знаю и верю.

На последних аккордах вхожу в раж и выдаю импровиз с ращеплением и высоким бэлтингом (примечание от автора: вокальный крик). Ребята играют последний квадрат, а затем помещение погружается в звенящую тишину. Я приоткрываю глаза и кусаю губы, потому что потеряла связь с реальностью, пока пела, а теперь боюсь, что перегнула палку.

– Да-а-а! – орет толстяк, вскакивая из-за барабанной установки, отчего я шарахаюсь к стене. Машет крупным ручищами и прыгает, как ребенок, от радости. – Да, черт возьми! Ты нашел его! Это наш голос! Вульф, я тебя обожаю, – и бежит, смешно подпрыгивая, обниматься к Грозе, что не сводит с меня блестящих глаз. Он плачет?

– Шмель, спокойно, – Игорь легонько похлопывает друга по плечу и незаметно стирает слезы тыльной стороной ладони. Мой дикий волчонок растрогался из-за песни?

– А этот хорош, – ударник показывает на паренька за клавишкой. – Давай, и его возьмем?

Самый молодой из команды – Арри – складывает перед грудью ладони домиком и глазами кота из Шрека смотрит на Игоря.

Вульф думает, кусает губы. Шмель отступает к ударке и, не скрывая своего восторга, выстукивает танец барабанными палочками прямо в воздухе.

– Я не против, но, – Игорь снова смотрит на меня. – Сможете пару месяцев поучить программу без нас? Мы будем в отъезде.

– Какого хрена, Вульф? – вспыхивает толстяк и падает на свое место. – Что-то случилось?

– Случилось, – Игорь ставит гитару и потирает поясницу. Все еще тревожит его рана. Я даже жалею, что позволяла ему слишком много напрягаться и не устроила пару дней воздержания. Вульф прижимается плечом к стене и манит меня рукой. – Я позже все расскажу, а сейчас пора валить. Да, ключи оставляю вам. Арри, ты за старшего.

Паренек широко улыбается и быстро-быстро кивает.

– Мы все сделаем. Приедете, отработаем программу от и до! – он явно волнуется. Быстро прячет бас-гитару в кофр, спешит к нам, чтобы подать Игорю руку.

– Да, ребят, – сцепляет Вульф ладони с другом, второй рукой притягивает меня к себе, – я буду вне доступа, потому доверяю вам самое ценное – свою студию. Не развалите ее, пока вернусь. Если будут проблемы, свяжитесь с братом. Шмель, ты знаешь его номер.

– Точно помощь не нужна? – спрашивает толстяк и тоже подходит ближе.

– Ребят, все ок, просто нужно на время уехать из города. На отдых, – подчеркивает. – Все, не скучайте, – Игорь не тянет время, почти выталкивает меня в коридор, но на пороге репетиционной все же замирает на мгновение, чтобы огладить последним взглядом колонки, провода, инструменты, разрисованные граффити и обклеенные известными рок-группами стены. Он поджимает губы и останавливается на новеньком.

– Ты молодец, Росс. Если песни понравятся, оставайся, буду рад.

Парень с крашеной челкой сдержанно кивает и, отступив от клавишки, протягивает Игорю руку. Рукопожатие жесткое, крепкое, не такое, как первое. Оно словно говорит о том, что он принят в команду, будто обещает, что за него любой теперь встанет горой.

Я так давно не испытывала ничего подобного, что с трудом сдерживаю эмоции и слезы. Приходится отступить, схватить куртку и сделать вид, что занята одеждой, а после незаметно выбраться из помещения.

В коридоре темно и тихо, до ушей долетают короткие дежурные фразы прощания. Я понимаю, что Вульф отрывает от сердца этих ребят ради меня. Он просто не может иначе. Это и для них рискованно, и для нас. Нужно залечь на дно, пока Данил что-то не придумает, если сможет, конечно.

– Поехали домой, – шепчет Игорь и, прикрыв за собой дверь, целует в шею.

Киваю и прячу румяное лицо, крепко заматываюсь шарфом и поправляю тонкую вязаную шапку. На улице похолодало очень, снег пролетает, зима уже на пороге нашего города.

Игорь подступает ближе, теснее и обнимает меня со спины.

– Держись, булавка. За меня держись. Слышишь?

Не хочу его тревожить беспокойством. Он взрослый мужчина, и я доверяю ему свою жизнь. Впервые что-то решаю не сама, и это так приятно.

Отвечаю пропавшим взволнованным голосом:

– У меня ноги не идут, когда ты так говоришь.

– А я еле скрыл бугор в штанах, когда ты пела, и теперь думаю, что зря взял тебя в группу петь. Еще подумают, что я на виагре сижу, – смеется тихо и поворачивает меня к себе. – Ты же будешь с нами петь? Пожалуйста, скажи. Потому что если нет, я просто распущу их сейчас же, – машет головой в сторону закрытой репетиционной, – и не буду обнадеживать. Без тебя не нужна мне группа и музыка. Нихрена без тебя не хочу.

– Игорь… – глажу его мягкую бороду пальцами.

– Знаю, знаю, пока жив Марьян, это невозможно, – он закатывает глаза и поджимает губы. – Но хотя бы дай надежду.

Я выдыхаю, смотрю в пламя его радужек и, потянувшись к губам, шепчу:

– Буду. Только с тобой буду петь, мой невероятный гитарист-волчонок.

– О, да! – он резко меня обнимает, сдавливая в сильных объятиях, махом выжимая из груди весь воздух. – Это круче оргазма, Вера! – отстраняется и сладко улыбается. – Только не думай, что я теперь воздерживаться буду.

– И не собиралась. Будешь отрабатывать, – веду ладонью по его спине и забираюсь пальцами под пояс джинс, чтобы схватиться за крепкие ягодицы.

– Поехали, – сипит Игорь, – а то я не ручаюсь за себя.

В супермаркете берем новые зубные щетки и всякую домашнюю мелочь – вроде мочалки для посуды и моющего, а еще до отказа набиваем рюкзаки едой. В отдельном магазинчике одежды Гроза решил купить мне белье, которое мы выбираем вместе, и я едва выношу ватные ноги из примерочной, потому что Вульф изучал меня языком и пальцами прямо там. Только потом садимся на байк и мчим к дому. Сегодня за рулем Игорь, а я обнимаю его со спины и дрожу от колючего холода и приятного волнения. Мне так хорошо с ним. Боюсь пошевелиться, чтобы не спугнуть свое маленькое женское счастье.

В поселок возвращаемся минут через сорок.

– Забыли сигареты купить, – бросает Игорь через плечо, когда мы сворачиваем на нужную улицу. Его голос из-за шлема глушится, и кажется, что он улыбается.