– Мне совсем ничего не хочется, – слабо бормочет булавка и прижимается к моему плечу.

– Знаю, что плохо, понимаю. Держись, слышишь? Мы обязательно выпутаемся.

Сажу ее в такси и называю нужный адрес.

На вокзале, в тихой комнате ожидания, что я снял на несколько часов, я Веру спрашиваю:

– А как получилось, что Леоновна выжила?

– Они ее отшвырнули и думали, что та сразу умерла. А Марьян, – Вера запинается, – издевался надо мной, наказывал, прямо там, при ней, а потом нас с ребенком забрали, дом подожгли. Как она выбралась, не знаю, но через несколько месяцев, когда я убила... – булавка тяжело сглатывает, – мне пришлось вернуться в эту деревню. Мне нужно было Женю и ребенка нормально похоронить. Да и хозяйку дома тоже. Тогда я и наткнулась на обезумевшую женщину, что жила все это время в летней кухне, хорошо хоть односельчане помогали с едой. Все думали, что она сама дом по неосторожности сожгла. Марина Леоновна внятно ничего не могла сказать, даже меня не помнила. В деревне пришлось соврать, что я ее внучка, никто подробности не уточнял. Забрав ее в дом престарелых, я впахивала, как больная, и все деньги отдавала на лечение. Мне еще повезло, что женщина – работница клиники, помогла с документами, поверила в мою легенду погорельцев и большой долг. Мол, квартира была в кредите, а родители погибли – я даже новости в газете ей показала. Завралась, да, но мне нужно было выжить и сберечь Леоновну. Я верила, она вспомнит хоть что-то, тогда можно было надеяться на показания, но...

Маленькая сильно дрожит и жмется к плечу.

– Тише, поспи немного, я буду охранять твой сон. Ни о чем не беспокойся.

Вера слабо кивает и почти сразу засыпает, а я до крика хочу курить и ломать головы. Почему наши власти не остановили все это? Как удалось этой мрази столько лет скрываться и уходить от возмездия? А ведь и Даня пострадал, ранен был, а потом его из-за дела с Егоровым и понизили. Суки.

Глава 68. Вульф

Вера что-то долго не возвращается. Я волнуюсь у двери общественного туалета, куда булавке приспичило, и едва не ломаю сапогами каменный пол вокзала.

Билеты в кармане, деньги сняли – на дорогу хватит, поезд через полчаса.

Но Вера уже больше пяти минут, как ушла. Ну, не заходить же мне за ней в женскую уборную?

Людей вокруг тьма. Стараюсь смотреть вниз и не привлекать внимание, потому держусь ближе к стене и углам.

Под ребром что-то невыносимо ноет, а воздух с каждой минутой ожидания проваливается в горло кислотой. Где же моя булавка?

Часы на стене отсчитывают еще пять минут, и меня начинает откровенно колотить.

Расталкивая тучных теток, что столпились в очередь, спешу к туалету и слышу, как шушукаются: «Совсем стыд потеряли, среди бела дня, до чего мир докатился. Вызовите охрану или полицию».

Спину прошивает ледяным током, рвусь дальше, но меня отшвыривает в сторону мощным толчком в бок, и я падаю на холодный пол. Люди бросаются в рассыпную. Звучит выстрел над головой, сильный удар в висок крошит свет, а потом знакомый мерзкий голос влетает в ухо:

– Благоверную ждешь?

– Сука… Ира, что тебе нужно от меня? Я не буду с тобой, как ты это не поймешь? – подслеповато щурюсь, приподнимаясь на локтях, и осматриваюсь. Кто-то тянет меня за волосы и, заставляя встать на ноги, заламывает руки назад. Замечаю, что в коридоре не осталось никого, кроме нас с Ириной и нескольких мужчин одинаковых с лица – конченых охранников Егорова.

– Не-е-ет, – ехидничает Ира. – Ты поменяешь свое решение. Один продинамил, теперь второй? Я с вами не играю, ребятки, – она подходит ближе, я дергаюсь, чтобы избежать ее прикосновения, но громила за спиной резко сводит руки, отчего боль мчится в позвоночник и отдается знакомой стрелой в затянувшемся порезе.

– Уйди, тварь. Что папочка, что доця, – бросаю презренно и снова дергаюсь, и плечи едва не ломаются от напряжения.

– А ты думал, я так легко тебя отпущу, после всего, что у нас было? Что вы вытрете ноги, а я, как бедная овечка, буду молчать? Как эта твоя крашеная? Молчать, когда ее ебут и хвост и в гриву?

– Я тебя убью, – шепчу сквозь зубы. – Если с Верой что-то случится, я тебя размажу…

– Ой, испуга-а-алась, – она пододвигается ближе, тянет ко мне руку и, проводя ноготком по шее вверх, касается губ.

– Что тебе нужно? – справляюсь с отвращением и стараюсь держаться на плаву, чтобы мыслить трезво и не сорваться.

– Ты, Игорё-о-оша, – елейно тянет Ирина. – Ты даже слаще братика. Ярче, сильнее, красивее. В тебе страсти больше. Хочу, чтобы ты со мной был. Трахал до изнеможения. Чтобы любил...

– У меня на тебя не стоит, – отворачиваюсь от ее прикосновений и сплевываю в сторону.

– А когда-то ты стонал от моих рук и языка…

Дергаюсь, чтобы увернуться от ее поцелуя. Запах духов влетает в ноздри: мерзкий, противный до колик в животе.

Меня до хруста позвонков сжимают сильные руки. Ирина подает сигнал, и громила отпускает. От неожиданности падаю на колено и успеваю подставить руку, чтобы не влететь мордой в пол.

– А теперь послушай, – сучка Егорова бесстрашно подходит ближе. Волосы отпустила: ровное черное каре качается от ее движений. Черное платье облегает стройную идеальную фигуру, а меня коробит. Как я мог на такое повестись? Как вообще такой яд впустил в свою жизнь?

Рядом бритый пес не сводит с меня глаз, чуть вдали двое или трое рассредоточились по коридору и держат на мушке входы и выходы. Если только дернусь – пристрелят. Но на себя плевать, меня другое волнует: где Вера?!

– Я не буду тебя слушать, потому что НЕ. БУ-ДУ с тобой! Уйди с дороги…

– Или что? – Ира выгибается немного, выставляя напоказ глубокое декольте.

Сдавливаю челюсти. Выхода нет, но и поддаваться не собираюсь.

– Ты знаешь, Игорёша, что в ловушке. Выход только один: ты Веронике говоришь, что остаешься со мной, а я ее отпускаю.

Прищуриваюсь. Совсем свихнулась? Или у них это семейное?

И неожиданно слышу вскрик. Любимый голос, что узнаю из сотен тысяч тембров. Дверь туалета распахивается, и Вера вылетает на порог растрепанная, в разорванной одежде. Мы сталкиваемся взглядами, и меня чуть не расплющивает от боли, что стоит в ее глазах. Как защитить? Как помочь? Как спасти ее?

– Твой выход, Игорёша, – шепчет на ухо Ирина и пристраивается ко мне ближе.

И мне ничего не остается, как запустить пальцы в ее волосы, потянуть на себя и коснуться мерзких змеиных губ. Булавка будет жить, даже если без меня.

Ирина отрывается, противно вытирает уголки губ и с ухмылкой разворачивается к застывшей Вере.

– Кто это, Игорёша?

– Никто, – говорят отравленные губы. – Прохожая.

Булавка дергается, ступает вперед, затем пятится, стискивает губы и в два шага подходит к нам.

– Подавись своим чудом, Гроза. Ненавижу. Всех вас ненавижу.

Мне нечего ответить, пусть лучше ненавидит, но живет. Смотрю в пол, давясь горечью потери и умоляю ее просто развернуться и уйти. Спасти себя.

И она уходит.

И, когда Вера почти исчезает за поворотом, из туалета выходит зверь.

Голубые глаза смотрят на меня злобно, из разбитого лба ручейком по уродливому лицу бежить кровь, улыбка социопата перекашивает черты. Марьян машет в сторону и тихо говорит:

– Догнать суку, а этого…

– Папа, ты обещал! – встает передо мной Ирина.

– Да забирай, – отмахивается Егоров. – Можешь делать с ним, что хочешь.

И я понимаю, что ошибся. Лучше было умереть на месте, чем вот так… Осознаю, что выдрал свое сердце из груди ни за какой хер.

Глава 69. Звезда

Справляюсь в туалете быстро. Тест получился размытым, даже одну полоску не показал, наверное, бракованный, а второй покупать некогда. Повторю уже, когда приедем на место.

Мою руки и улыбаюсь в отражение с мыслью, что, если беременна, Игорь будет на десятом небе от счастья, и мне хочется подарить ему это чудо. Но пока я придержу свои подозрения. Вдруг это просто недомогание на фоне стресса и простуды, и я сейчас зря надеюсь?

Дверь с грохотом открывается, и вошедший заставляет меня сжаться всем телом и отступить к стене. Как он нас нашел? Сердце упирается в ребра и пропускает удар.

Марьян усмехается криво, замирает напротив, полоснув по лицу холодным прищуром.Охранник проверяет помещение и в несколько секунд оставляет нас наедине.

– Ве-ро-ни-ка, – говорит он рублено и поднимает руку к моему лицу. – Добегалась, теперь за каждый день ответишь.

Я накрываюсь локтями, боясь, что ударит, разобьет мою голову о стену. Шарахаюсь в угол, но ублюдок ловит меня и больно впечатывает в стену.

– Жутко не люблю, когда меня динамят, а когда покушаются, тем более. Тебе это с рук не сойдет, маленькая тварь.

– Пожалуйста… – вырывается, но грудь начиняет колючей болью, из-за этого я едва делаю вдох.

– Что пожалуйста? – Марьян тянет меня к умывальнику и наклоняет лицом к крану. – Трахнуть тебя ласковей? Или твоего мальчика на побегушках пощадить?

Меня прошивает страхом. Нет, только не Игорь. Готова выдержать что угодно, но только не гибель Грозы. Он не должен платить за мои грехи. Должен жить и дарить себя миру: это я свела его с правильно тропы, это я виновата.

– Отпустите его.

– А ты мне что? – грубые руки задирают куртку до пояса и мнут до резкой боли воспаленную грудь сквозь ткань футболки и вязку свитера. Я сдерживаю крик, но не дергаюсь.

– Останусь, буду покорной. Отпустите его.

– Жертвуешь собой? Как мило, – сухо смеется Егоров и, прикусывая мое ухо, скользит по раковине скользким языком. Мне до ужаса мерзко, но я терплю.

– Обещайте, что не тронете Игоря, если я пойду с вами. Даю слово, что пойду.

– Да нахрена мне твое слово? – его противный голос вибрирует в голове и отзывается в моем теле новой волной тошноты. – Ты и так сделаешь все, что захочу, – Марьян сильно сжимает грудь и толкает бедрами меня в борт умывальника. От его твердого члена, что утыкается в ягодицы, мне хочется взвыть. Клялась не подпускать его, клялась лучше умереть, чем терпеть, но сейчас…