На фоне слышится возня, вопли людей, еще выстрелы, а потом возглас Марьяна, что впивается в память, будто игла:

– Я с того света доберусь до вас, суки…

Эпилог

Конец января

Я отказывалась надевать белое платье, но Настя настояла. Чудакова-Гроза сказала, что у каждой женщины должна быть нормальная, правильная свадьба. И сейчас длинный шлейф волочится за мной, как хвост, а мой бледный цвет кожи сильнее выделяет атласная ткань.

В руках букет каких-то модных цветов, что дурно пахнут, на шее тяжелое украшение, что сводит с ума и душит, а в сердце колотун и тряска. Так непривычно, так странно быть невестой, которая ни разу не призналась жениху в своих чувствах.

Я просто сказала «Да», на вопрос «Станешь моей женой?». Как я могла отказать, если Игорь лежал на каталке в машине скорой помощи, а я думала, что его потеряю?

Вру, конечно, я бы ни за что не отказала ему…

Потому что люблю.

Хочу с ним быть. Не могу без него быть.

Поняла, когда могла потерять, когда он закрыл меня собой, а мне в лицо брызнула его кровь, и над плечом просвистела пуля. Я думала, что вместе с ним вынимается из груди мое сердце. Он падал, а я кричала, что люблю, чтобы не умирал, не оставлял меня. Но он не слышал. Пришел в себя через несколько минут, но ни слова не сказал о моем признании, а я повторить боялась.

Непривычно любить, когда не умеешь.

Пуля попала в плечо, навылет, чудом не задела меня, только блузку разорвала возле шеи. Если бы не Игорь, меня бы уже похоронили и забыли, потому, когда он заявил, что свадьба будет сразу, как только он выйдет из больницы, я не сопротивлялась. А Гроза встал с постели на третий день. Сумасшедший. Сказал, что никакая дырка в плече не помешает ему стать моим мужем.

К алтарю меня ведет Саша. Довольный, улыбающийся, будто не брат женится, а он. Хотя я знаю, почему он такой радостный – мы договорились в следующем месяце крестины отпраздновать, чтобы я от своего данного слова не отмахнулась. Куда теперь я без Гроз, если вросла в эту семью по самую душу?

Когда встречаюсь взглядом с Игорем, подтянутым, как солдат, в черном костюме, белоснежной рубашке, что оттеняет его темные волосы. Под одеждой, я знаю, прячутся бинты. Вспыхиваю румянцем, потому что представляю, как стащу с него эти тряпки чуть позже и буду целовать каждый дюйм его кожи, а Гроза старший говорит на ушко:

– Брат действует на тебя, как лучшее лекарство. Даже бледность мигом ушла, и в глазах серебро появилось.

– Саш, – сжимаю руку на его локте. – Не смеши, а то мое ожерелье сейчас лишит меня воздуха, и я испорчу всем праздник обмороком.

– Как-то часто они у тебя случаются, Вера-Ника, – Гроза Старший подозрительно щурится, но я давно знаю, что сказка с кучей ребятишек не про нас с Игорем, но сейчас не хочу об этом думать. – О, зачем такую тяжесть на тебя нацепили? – Саша косится на декольте, но тут же отворачивается. – Но лучше я туда смотреть не буду, а то брат мне шею свернет, вон, как глазками стреляет.

– Саш, а Максим крещеный?

– Скорее всего, нет. Мы как-то об этом не думали, – Гроза Старший вдруг притормаживает и всматривается в мое лицо. – Вера, это то, о чем я думаю?

– Можно я стану крестной мамой и ему тоже? – волнуюсь, но для меня это очень важно, ведь мальчик мне почти как сын. Я столько лет его искала, ради него жила, ради этой крохи держалась все время. Именно он спас меня. Это не я сильная, у меня просто была хорошая мотивация.

– Ох, – и Сашка вдруг лезет обниматься, несмотря на то, что мы почти дошли до нужной точки. – Да, Вера, да, – он отстраняется и снова обнимает, выдавливая из меня почти весь воздух.

– Брат, что за прилив нежности? – возмущается меньший с улыбкой.

Саша, смахивает невидимую слезу и переключается на Игоря.

– Я тебя прибью, если ты Веру обидишь, – и передает меня в руки любимому.

– Никогда. Ни за что. Клянусь, – говорит шепотом Игорь, сплетая наши пальцы, и мы поворачиваемся к столу регистраций.

Клятва – не просто слова. Это обещание самому себе не отклоняться от заданного вектора. 

Слова – не просто набор символов. Это связь букв, что сочетанием и звуком наполняют мир смыслом.

Надежда – не просто вера в лучшее. Это смелый взгляд вперед, даже когда стоишь на краю пропасти.

Любовь – не просто чувство. Это сила, что способна изменить человека до неузнаваемости.

Дать ему шанс.

Все это важно, если вы находите в глазах любимого или любимой глубокий смысл. Когда прикосновения лечат, а дыхание, одно на двоих, наполняет легкие, чтобы сказать:

– Да.


Через несколько дней

– Что это за место, Игорь?

– Спокойно, булавка, запасись терпением, – хитро улыбается Вульф. – Ты у меня уже раз десять спросила, – он крепко держит меня за руку и ведет по светлому коридору. Сквозь высокие окна вижу на улице ребятишек в разноцветных курточках. – Прежде чем мы поедем отдыхать, хочу, чтобы ты поверила в чудо, – муж открывает дверь в холл.

Мы проходим вглубь, затем минуем еще один коридор и попадаем на заснеженную детскую площадку.

Малышня галдит, перебрасывается белыми комками, лепит огромного снеговика, катается на невысокой горке.

– Игорь? – приподнимаю бровь и пытаюсь понять, что он от меня хочет через три дня после свадьбы? Ребенка усыновить? Не рано ли? Да и я пока не готова, совсем ослабла после нервных потрясений, тюрьмы, суда и свадьбы.

– Мы просто погуляем с ними, и все. Ничего особенного. Ни к чему не обязывает.

– Ты же знаешь, что я устала… – замолкаю, когда с горки съезжает маленькая девочка лет пяти-шести. Золотые кудри выглядывают спиральками из-под темной шапки, отчего девчонка похожа на подсолнух, а малиновая куртка мелькает среди ребятни ярким пятном.

Она соскальзывает по желобу и приземляется на попу в метре от нас. Встает, отряхивается и, топая старыми замшевыми сапожками, бежит снова наверх.

– Стой, – говорит ей Игорь и тянет меня за собой. Не могу идти, дыхание перекрывается. – Тебя как звать, манюня?

– Соня, – девочка оглядывается через плечо и застывает на первой ступеньке горки, – а воспитатели меня называют Солнышком.

– А я Волк, – улыбается Игорь и протягивает ей ладонь.

– Злой и стлашный? – она хлопает густыми ресницами и осторожно поворачивается к нам. Подходит ближе, смотрит на меня и Игоря с интересом, но руку не подает.

– Нет, добрый и пушистый, а это, – Гроза поворачивается ко мне, тянет за руку и немного подталкивает вперед. – Это Звезда. Она очень красиво поет, особенно, когда чувствует себя счастливой.

Девочка делает еще шаг к нам, уже смелее, отряхивает с ботинок налипший снег.

– А ты споешь мне колыбельную? – смотрит мне в глаза, доверчиво и искренне, а я утопаю в светло-медовых радужках.

Киваю, потому что слова стоят комом в горле, и навязчивая тошнота снова сжимает и лишает меня возможности нормально мыслить и двигаться.

– А вы купите мне новые ботиночки? А то эти воду пропускают, и по снегу гулять холодно.

И меня выдергивает в темноту. Резко. С щелчком.

Прихожу в себя в светлой палате, укрыта одеялом, в руке катетер, над головой возвышается капельная система. Игорь спит в кресле у окна, согнувшись в три погибели, а я смотрю вокруг и не понимаю, как здесь оказалась.

– Вульф… – пытаюсь позвать, но связки почти не смыкаются, получается жуткий сип.

Он распахивает глаза, будто и не спал.

– Как же ты меня напугала, – подбегает ближе, падает на колени и целует руки. – Любимая, что с тобой?

– Я не понимаю. А что случилось?

– Ты опять в обморок упала, а потом у тебя сильная кровь пошла… Я так испугался, – Гроза опускает голову на кровать и, как ребенок сопит, сдерживая слезы.

– Игорь, перестань, – поглаживаю его по волосам и хочу, наконец, признаться, как сильно его люблю, но нас прерывают:

– О, вы проснулись? Отлично, – Давид закрывает за собой дверь и подходит к нам ближе. Как всегда одет с иголочки, опрятен и чист. Разве что немного похудел, и в глазах появился необычный блеск, будто пока нас не было, что-то случилось.

– Давид, что с Верой? – волнуется Гроза, сжимает мои пальцы, снова целует и не отпускает меня.

– Есть две новости, шальные и влюбленные Грозы, – врач приподнимает бровь и продирает пальцами удлиненную стрижку. Смолистые волосы падают на лоб. – Хорошая и плохая. Начну с плохой: придется в больнице задержаться.

– Надолго? – пугается Игорь.

– Будем смотреть по показаниям, – уходит от ответа Давид, берет стул возле стены и со скрипом подтягивает его к моей кровати. – Вера, когда у тебя месячные были последний раз?

– В тюрьме, – сглатываю. – В середине января.

– А они были обычными? – он трет ребро пластиковой папки, что держит в руках.

– Ничего особенного я не заметила, разве что рвало меня сильней, и голова кружилась.

– Рустамович, к чему ты клонишь? – не выдерживает допрос Игорь.

– К тому, что у вас девятая или десятая неделя беременности и угроза выкидыша, – он протягивает мне снимок, а я моргаю и моргаю, чтобы прогнать видение. – Такое бывает редко, но при сильных нервных потрясениях случается выделения, и чудо, что ребенок не сорвался – у Веры сильный тонус, а условия… В деревне, в тюрьме… сами понимаете.

– Беременна? – зачарованно шепчет Игорь и смотрит на меня в упор, но я опускаю взгляд и узнаю в черном овале на снимке УЗИ маленького человечка. Ручки, ножки, голова…

Плачу, уткнувшись Игорю в плечо и шепчу:

– Я очень тебя люблю.

----------


Конец