Лёка сидела молча. Кирилл пошел вразнос. Что она могла возразить? Что у нее совсем другой репертуар? Что она тяготеет к русским романсам? Что ее иногда тошнит от пения эстрадных монстров? Но Кирилл не станет слушать. Потому что… Да что тут еще обсуждать… Все понятно… Их коротенькое счастье кончилось, едва начавшись, как московское лето. И все… Больше не о чем говорить…

Кирилл встал, вырвал у Лёки из пальцев так и не зажженную сигарету, смял и швырнул в мусорное ведро. И вышел из кухни. Большой и сильный…

Лёка продолжала тихо, неподвижно сидеть на стуле. Это пройдет, внушала она себе. И понимала — «это» не пройдет никогда…

За окном осторожно закапал новый дождь…


На следующий совершенно несчастный для Лёки во всех отношениях день она почувствовала на репетиции сильную головную боль.

— Ты что корячишься? — подозрительно спросил Лева и нахмурился.

Хороший вопрос… Больная солистка не нужна никому, точно так же, как хилая жена и мать. Женщина всегда должна быть здорова — это Лёка усвоила хорошо.

— Тебе показалось! — тотчас ответила она чересчур внимательному Левке и постаралась выпрямиться.

Голова заболела еще сильнее.

«Что это со мной? — тоскливо, с горечью подумала Лёка. — Я прямо разваливаюсь на ходу… А ведь мне еще жить и жить… И петь и петь…»

Ей вспомнилась притча, которую давно, в детстве, прочитала ей мать. Две лягушки попали в крынку со сметаной. Одна сразу же сложила лапки и утонула — дескать, с судьбой не поспоришь! А вторая стала лапками бить-молотить, поскольку умереть она всегда успеет. И сбила масло, на кусочке которого вскоре и оказалась жива-здоровехонька! Так что надо быть маслобойкой! Кто везет, тот и тянет! И умереть пока даже не пытайся, потому что тебе просто некогда.

— Я как-то в троллейбусе в выходной на скандал нарвался: бабы то ли места свободные не поделили, то ли ноги отдавили друг другу, — однажды вдохновенно поведал ей Кирилл. — А бабулька старая, но очень бодрая говорит: «Вы потому такие нервные, что у вас дома мужья, дети, то да се. А я вот одна всю жизнь прожила и споко-ойная!» Бабы сразу и завяли.

— У тебя тема женитьбы — прямо больная! — заметила тогда Лёка. — Даже скучно становится.

— Ничего, со мной надолго не заскучаешь! — оптимистично пообещал Кирилл. — Балет любишь? А на репетициях никогда не бывала? В этих огромных залах с зеркалами? Жаль, там интересно… Тогда слушай, что я тебе расскажу. Когда отрабатывают поддержку, девчонка на парня девятьсот семьдесят раз прыгает, а он должен ее легко и красиво поймать на лету, не уронить ни под каким видом и еще покрутить наверху, у себя на плечах, всем зрителям напоказ: вот, мол, какая у меня тут пушинка-дюймовочка в белой юбочке! А пушинка, при всей ее худобе, весит не меньше сорока килограммов. И пока она научится правильно на руки к партнеру прыгать, своими острыми локтями и коленками отобьет ему всю грудь и плечи. У ребят потом долго не сходят синяки и кровоподтеки. Так что учиться их держать на своих плечах нужно долго, это ведь не так просто, как кажется, — сесть нам на голову. Вот и все объяснения.


Расставание стало неизбежным. Они просто тянули, откладывали момент, прекрасно понимая — без него уже не обойтись.

А потом Лёка вновь уехала на гастроли на два летних месяца и вернулась в Москву, когда в высоком небе вовсю тренировались перед отлетом птицы, а в воздухе пахло мокрыми листьями и дождем.

Во время поездки Лёка неизменно звонила Кириллу и спрашивала, как дела.

Он ответных вопросов не задавал: о Лёке заговорили и даже сделали небольшую передачку по дециметровому каналу.

Голос Кирилла в телефонной трубке звучал спокойно и ровно. Даже подозрительно, думала Лёка. Хотя что странного… Значит, у него все хорошо и почти отлично.

Она с ансамблем проехала опять примерно прежним маршрутом, только расширенным, и побывала в родном городке.

Он встретил Лёку летней тишиной и задумчивостью. Поутру звонили колокола на маленькой церкви. Лёка вспоминала наставления Вики и молилась о своем успехе. И успех пришел…

За билетами стали тесниться очереди, в залах Лёку встречали радостно и громко — как пишут в газетах, «бурными, продолжительными…». Ей снова несли цветы.

Она вырвала кусочек времени, чтобы пробежать по родным улицам и вспомнить, какую из них и с какой мелодией она когда-то в детстве соединяла.

Дома стали за это время еще дряхлее, улицы — еще грязнее, люди… Ну, какими здесь стали люди, Лёка старалась не думать. И так понятно.

Неужели она здесь могла жить?! Жила?! И даже была счастлива… В этом кошмаре провинциальной жизни… Мать моя женщина…


Накинув на голову платок, Лёка зашла как-то поутру в церковь. Уж больно призывно и мелодично звали к себе колокола… В Москве Вика часто приглашала Лёку с собой в церковь, но у Лёки всегда находились неотложные дела и отговорки.

В будний день народу в церкви было немного. Пел хор, под сводами гулко раздавался красивый низкий голос молодого батюшки… Лёке его голос сразу напомнил голос Кирилла. Она постояла, послушала, почти ничего не понимая, посмотрела вокруг — какая красота! — и тихо вышла. На ее приход и уход никто не обратил внимания.

Она побродила возле, поглядела на купола… Подумала привычное: я ведь совсем одна на всем белом свете… Отец писал редкие письма из Америки и слал деньги. И на том спасибо… Тетя Соня несколько месяцев назад, наконец, вышла замуж и уехала с мужем, капитаном дальнего плавания, на Дальний Восток. Лёка искренне порадовалась за тетку, но подумала привычное: никого нет… Мать почему-то не пришла на концерт, а зайти к ней в суматохе гастрольного расписания Лёка не сумела.

Может, Кирилл прав — стоило завести ребенка?.. Он-то, во всяком случае, остался бы с Лёкой на много лет…

— Леокадия, ты совсем сдурела? — вынырнул из-за угла взбешенный Левка. — Почему я должен разыскивать тебя по всему твоему родному городку?! У нас через два часа поезд! Бегом в гостиницу и собираться! Шагом марш!

Лёка молча послушно поспешила за ним.

Глава 15

Он подошел к ней снова на улице. Все такой же застенчивый, лысоватый, добрый… И опять дернул себя в смущении за ухо.

— Вы приехали… Я так рад… — произнес он. Как смешно у него двигается кончик носа… — В конце концов я запомнил ваши имя и фамилию. Значит, вы теперь поете в Москве… Помните, я ведь пророчил вам большое будущее…

— А-а, здравствуйте! — искренне обрадовалась ему Лёка, как старому знакомому. — А я до сих пор не знаю, как вас зовут. Давайте познакомимся. Вы — мой первый настоящий почитатель и ценитель! И я вам очень благодарна! Знаете, я даже часто вспоминала вас.

Это была почти правда.

Лысик по-детски сконфузился.

— Да ну что вы… Я просто высказал то, что думал… И как видите, не ошибся. Меня зовут Аркадием.

— А вы музыкант? Раз уж сумели так угадать?

— Да нет, что вы… — смутился Аркадий еще больше. — Я простой инженер… Работаю на заводе… Только наш завод почти разорен, зарплату не платят уже полгода… Собираюсь переехать в Москву, у меня там сестра. Поищу работу…

— Это правильно! — солидно кивнула опытная Лёка. — В Москве куда больше возможностей и шансов. А здесь… — она обвела взглядом тихую, сонную улицу, — здесь же запросто можно сойти с ума от безысходности и отчаяния!

— Да-да, вы правы… — забормотал Аркадий. — Я провожу вас на вокзал… Жаль, что вы так быстро уезжаете… У вас, наверное, очень жесткий, строгий, напряженный гастрольный график?

Лёка кивнула.

Музыканты встретили ее неожиданного ухажера насмешливыми переглядываниями и перемигиваниями. Но лысый, казалось, ничего не замечал. Он смотрел лишь на Лёку и видел ее одну.

Поезд тронулся, а Аркадий все стоял на перроне, усердно махая Лёке рукой.

— Ну, девушка, не ожидал от тебя! — усмехнулся Лева, едва перрон со стоящим на нем Аркадием скрылся с глаз. — По старичкам ударилась? А еще в церковь ходишь! Негоже пожилых совращать!

— Лева, а ты вообще когда-нибудь думаешь о жизни? — спросила его Лёка. — Задумываешься, как оно все будет впереди? И как оно должно быть?

Лева удивился. Остальные музыканты притихли.

— Ум и способность размышлять — не главные особенности певицы и актрисы! — заявил Левка. — Твое дело — петь, а не философствовать! Хотя на досуге можешь заниматься чем угодно. Только очень скоро у тебя досуга не будет. Это я тебе говорю!


Больше всего Лёка боялась встретить в родном городке Гошу. Боялась и очень хотела. Чтобы он сам убедился в своей ошибке. Чтобы ткнуть его мордой в его собственное заблуждение и с торжеством сказать: «Видишь, ты пытался меня наставить на путь истинный, а мой путь — вот он, тот самый, от которого ты хотел меня отвадить! Мой путь — песня, музыка, ноты, а на остальное мне плевать!»

Иногда Лёке казалось, что Гоша сейчас сидит в зале, слушает ее, и удивляется, и не может поверить, что это именно она, та девочка из соседнего дома, что старательно пела ему когда-то в саду, а потом в отчаянии и безысходности метнулась выступать в ресторане. И Лёка подбиралась на сцене, чуточку сжималась и пела словно ему одному… Смешному лопоухому худенькому мальчику, так внимательно слушавшему ее тогда и так яростно пытавшемуся позже заставить ее замолчать…

Королева играла — в башне замка — Шопена,

И, внимая Шопену, полюбил ее паж…

Лёка стояла в узком вагонном коридоре, уткнувшись лбом в стекло.

Музыканты растерянно топтались неподалеку.

— Эй, — окликнул ее Михаил, — тебе бы надо отдохнуть… Пока едем… А то завтра с утра опять концерт…

— Да, Леокадия, — тотчас вмешался Левка, — нечего тут носом пыль вытирать! Ложись и поспи! Дорога короче покажется.