В этот раз за сделку пришлось платить ей.

Хотя Ашот оказался вполне мил.

Встретив ее в своем офисе в десять утра, он велел секретарше приготовить кофе, принести фрукты и пирожные.

Марина глазела по сторонам, не в силах прийти в себя от такой роскоши. Кабинет был шикарным: с кожаным диваном, массивным столом, заставленным какими-то невероятными пресс-папье из малахита, хрусталя и сверкающего хрома. На стенах висели десяток фото со знаменитостями, а на одной, занимавшей самое почетное место, Адамян пожимал руку президенту.

Приткнувшись на диванчик, ошалевшая Марина хлопала ресницами и все норовила сунуть ему свой диск.

– Алексей-то в курсе, что ты ко мне поехала? – осведомился Адамян.

– А должен бы?

– Ну, мало ли…

– Он на съемки уехал в Петербург, – быстро ответила Марина и снова протянула ему квадратную коробочку: – Может, вы послушаете…

Адамян взял диск и презрительно усмехнулся.

Марине показалось, что он радуется отъезду Залевского.

Компьютер уютно зажужжал сидиромом, сожрав диск. Ашот поелозил по столу мышью, и вскоре из колонок грянули первые аккорды.

Ашот поморщился и убавил звук.

Две первые песни Марина просидела в напряженном молчании, потупив взор.

Ашот тоже не проронил ни слова, мрачно барабаня пальцами по столу.

– Там дальше будут песни повеселее, – робко вставила Марина. – Просто это такие, для души… Я хотела…

– Что ты волнуешься, э? – ухмыльнулся Ашот. – Нормальные песни. Сладенькие, конечно, но для девочек хорошо. Ты сама пишешь?

– Да. А что? Плохо?

– Э, я сказал – хорошо. Что ты сразу в слезы? Как девочка маленькая…

Кавказский акцент снова прорезался в его речи, и это показалось Марине хорошим знаком. Она приободрилась и отщипнула от грозди винограда ягоду. Положив ее в рот, Марина увидела, что Адамян смотрит на нее с улыбкой.

Не дослушав диск, Ашот выключил проигрыватель и задумался.

– Денег я тебе дам, – сказал он. – Все это, конечно, надо переписать. Звук ни к черту. Ну, это я тебя с нужными людьми сведу. Позвоню… послезавтра. Завтра я по делам уеду. Так что ни о чем не волнуйся.

– Спасибо огромное! – воскликнула Марина и, подскочив с дивана, проворно оббежала стол. Чмокнув Ашота в щеку, она рассмеялась и снова повторила:

– Спасибо!

Адамян закивал, как китайский болванчик. Улыбка на его лице была какой-то неестественной, а глаза горели дурным огнем..

– Так отблагодари старика Ашота. А Ашот о тебе позаботится… Ты разденься, девочка, а я посмотрю на тебя.

При этих словах Марина, которая втайне надеялась, что приговор будет отсрочен, рухнула с небес на землю:

– Что?

– Платье сними.

Голос Адамяна стал злым, каркающим, а мясистые губы вытянулись в тонкую прямую линию. Она смотрела на него, не двигаясь несколько секунд, пока он нетерпеливым жестом не перечеркнул платье по диагонали.

И тогда она, сглотнув подступивший к горлу комок, стала раздеваться.

Оставшись в одном белье, она остановилась, прикрывшись руками.

– Дальше, – велел Ашот. Его голос был хриплым.

Марине очень хотелось представить себя кем-то вроде Деми Мур, роскошно снять лифчик и трусики, швырнув их через всю комнату шикарным взмахом ноги, но от стыда и волнения она страшно зажалась…

Лифчик упал на пол, в трусиках она просто запуталась.

Сжавшись под его пристальным взглядом, Марина покраснела и зажмурилась, чувствуя себя куском мяса, выставленным на продажу.

Сейчас он подойдет и станет лапать…

Чиркнула спичка.

Ашот не двинулся с места.

Она открыла глаза через минуту и посмотрела на него.

Адамян, развалившись в кресле, курил сигару и разглядывал ее без всякого выражения на лице, и даже взгляд был тухлым, как будто газету читал. И только когда их взгляды встретились, он одной рукой поманил ее к себе, а другой дернул молнию под объемистым животом. Когда Марина приблизилась, Ашот схватил ее за шею и силой пригнул к полу. Его вздыбленное естество ткнулось в щеку, а потом погрузилось ей в губы…

– Д-да, – выдохнул Адамян.

В дверь постучали.

Марина было дернулась, но властная жесткая ладонь надавила на затылок, не позволив ей прерваться. Давясь, она елозила губами по твердому члену, с трудом подавляя рвотные спазмы.

– Ашот Суренович, можно?

Голос был женским, и, судя по всему, принадлежал секретарше.

Марина на миг остановилась, но руки Адамяна безжалостно возобновили ритм.

– Что там, Тамара?

Его голос был бесстрастным.

Секретарша сделала вид, что не видит голую Марину, стоящую на четвереньках у кресла начальника. Большего унижения Марина не испытывала никогда.

– Бумаги на подпись.

– Оставь. Карен звонил?

– Пока нет. Что-нибудь нужно?..

Позже Марина припомнила этот бесстрастный голос робота.

В приемной, когда она выскользнула из кабинета насытившегося Адамяна, вышколенная секретарша подала шубу с безукоризненной улыбкой и так же вежливо проводила до такси.

– Всего доброго, – пожелала она на прощание, улыбнувшись, как Снежная королева.

Уезжая, Марина подумала, что для нее подобные сцены наверняка не в диковинку.

Машина катила к Арбату, снег все шел.

Водитель молча крутил баранку и слушал шансон. От унылых песен про тюрьму, тягу к вольной жизни и презрение к мусорам Марине хотелось кричать.

Волна ненависти ко всему миру снова захлестнула ее!

Она уставилась в окно, с трудом подавив желание выскочить наружу, толкнуть нищую старуху, сгорбившуюся у подземного перехода, нахамить прохожему, ударить сопляка в разноцветной шапке. Все вокруг выглядело нелепой декорацией: люди, дома, машины – все казалось ненастоящим, вырезанным из плоских листов фанеры, и только она, скорчившаяся в прокуренном салоне машины, жила и дышала в стылой столице. Москва, слегка притихшая на новогодних каникулах, вдруг показалась городом мертвецов. Неживые люди брели куда-то по своим делам, и никто Марине не сочувствовал.

«А чему сочувствовать? – спросил вдруг здравый смысл. – Подумаешь, потрудиться пришлось, небось не сваи вколачивала. Зато деньги будут и контракт!»

Легче не стало.

Более того, Марине захотелось, чтобы в этот момент кому-то стало так же невыносимо, как ей.

А лучше – пусть всем будет еще хуже!

Антон открыл двери с радостной улыбкой, но, увидев на пороге Марину, скис и даже слегка поморщился.

– Привет, – сказала она.

– Привет, – буркнул он и посторонился, пропуская ее внутрь.

Марина протиснулась мимо, на мгновение прижавшись к его крупной фигуре.

В тесной прихожей было не развернуться.

Она стянула перчатки, сбросила шубу и сунула ее Антону.

Пока тот пристраивал шубу на вешалку, она пригладила волосы у зеркала, а потом повернулась к нему.

На Антоне был надет фартук, запорошенный мукой. Это вдруг моментально опустило его в ее глазах на уровень простого смертного.

Марина даже хмыкнула: была звезда – и нет звезды!

Если у артиста найдут белый порошок, то это, скорее всего, будет кокаин.

А тут надо же – звезда экрана, супермен, мачо всея Руси – и обсыпан мукой! Чего он там делает?

Куличи печет?..

– Ленки нет, – поморщился Антон. – К тетке унеслась. Заболела та. Пришлось ехать ухаживать.

– Я знаю, – сказала Марина, но Антон, направившийся в кухню, ее не услышал и крикнул оттуда:

– А я тут решил пирог испечь. Ты проходи. Сейчас чайник поставлю…

Марина вошла на кухню, напоминавшую поле боя.

Обеденный и кухонный столы были засыпаны мукой, завалены обрезками мяса и картофельными очистками. Антон быстро налил чайник из пластикового кувшина-фильтра, сгреб в мусорное ведро очистки и, переложив остатки теста и мяса на кухонный стол, вытер губкой обеденный.

Глядя на беспорядок, Марина повеселела.

Мачо пирогов не пекут! Им по должности не положено. Их участь – петь под балконом серенады, бренча на гитаре, лазать по водосточным трубам с розой в зубах и дарить дамам страстные поцелуи…

Пироги – не их ремесло.

– Чай сейчас закипит, – сказал бывший мачо. – Только Ленку, боюсь, придется долго ждать. Она почти ночью вернется.

– Я знаю, – повторила Марина. – Вообще-то я не к Ленке приехала, а к тебе.

Антон посмотрел на нее внимательным взглядом и ничего не сказал, только вздохнул да глаза закатил к потолку, словно показывая, как ему надоели эти извечные женские уловки.

Марина старания оценила и грустно улыбнулась.

– И зачем я тебе понадобился? – спросил Антон с заметной издевательской насмешкой. – Вроде бы недостатка в покровителях у тебя теперь нет? Кстати, как там поживает этот волоокий армянин? Вы… сработались?

Насмешка в голосе ударила больно.

Интересно, он подразумевал под «сработались» то, что она подумала?..

– Да, у меня все хорошо, – сухо сказала она. – Видимо, все устроилось, завтра еду на студию.

Получив чай, она ненадолго замолчала и осторожно тянула напиток, вытянув губы трубочкой.

Антон на это смотрел с плохо сдерживаемым раздражением.

Еще бы в блюдечко налила и держала, отставив локоток и выпятив в сторону мизинчик, сельпо!

Марина ему совершенно не нравилась.

Было в ней что-то такое, что напомнило его пролетарское прошлое, ранний брак в деревеньке Махеевке под Магнитогорском, нищету деревенской хаты, линялые трико с вытянутыми коленками, калоши на босу ногу и семечки, вылущенные с подсолнухов…

По вечерам – клуб и самогон от бабы Раи или Михалыча, танцы под кассетник и горячечный секс с первой встречной, потому что в деревне, где молодежи-то всего ничего, кастингов не бывает.

В Марине было что-то от всех этих девчонок: пухлые губки, топики на голую грудь, нарочитая беспомощность, отрывистый смех и бесстыжие голубые глазищи…

Для полноты картины не хватало кофты-«олимпийки» – поддельного «адидаса» с тремя полосками или «монтаны», пошитой трудолюбивыми китайцами.

В их Махеевке у девчонок считалось особым шиком прийти на дискотеку в олимпийке поверх белой блузки с перламутровыми пуговками.