Риелтор был любезен, и, хотя Надя не поняла ни слова из сказанного им, дом ей приглянулся. Он не был пугающе огромен, несколько спален, просторная кухонная зона и большая территория вокруг дома. Идеальное место, чтобы жить и рожать детей, подумала Надя, отмечая про себя, как же быстро человек привыкает к хорошему. Ещё совсем недавно её бы, скорее всего, испугала перспектива такой недвижимости, а сейчас она с удовольствием представляла возможную перепланировку и даже детский городок на заднем дворе.

Брат Роя Свен, с женой Паулой, жили неподалёку, что тоже послужило причиной того, чтобы склониться к покупке именно этого дома. С квартирой было решено расстаться. Надежда чувствовала себя не слишком уютно в этом интерьере, к тому же незримый образ бывшей невесты иногда не давал покоя немотивированной ревностью, ведь, если смотреть правде в глаза, у Надежды было более чем достаточно поводов для ревности помимо Линды… Рою же не нравилось расположение квартиры, он предпочитал уединение и закрытость. Последняя пара лет и съёмки в ставшем для него знаковом сериале, принесли ему не только популярность, но и излишнее любопытство толпы, которого он стремился избежать.

Уже знакомая клиника поразила какой-то вопиющей стерильностью, казалось, даже у бесшумно передвигающегося персонала стерильные не только улыбки, но и мысли. Врачи, самой высокой квалификации, разговаривали предельно вежливо и даже учтиво, сказав, что окончательная их встреча произойдёт через несколько дней.

Рой настаивал на планировании торжества, Надежда же хотела тихую и, конечно, гражданскую церемонию. В итоге, найдя примерный компромисс, зная, что Рою предстоит долгий съёмочный процесс, они отложили решение «на потом», а пока наслаждались обществом друг друга и Свена с Паулой.

Накануне Рой представил Надежду родителям, которые отнеслись к выбору сына скорее доброжелательно и даже с интересом, тем не менее, соблюдая границы.

Они давно не вмешивались в дела своих выросших детей и не считали нужным как- либо комментировать их выбор и решения. Так что Надя так и не пришла ни к какому выводу, как же на самом деле будущие родственники отнеслись к подобному мезальянсу, в итоге решив не думать об этом… Ей предстояло решить много проблем и приспособиться к совершенно чуждой для неё жизни, так что некоторое равнодушие Надежда восприняла за благо.

Врач, лощённый, словно накрахмаленный до хруста, говорил что-то на немецком Рою, иногда бросая короткие взгляды на Надежду.

Потом стал разговаривать с Надеждой, и только спустя время до неё стал доходить смысл фраз. Как общий, так и конкретный…

«Возможность очень мала».

«Можно использовать некоторые шансы».

«Время упущено».

«Осложнения практически фатальны».

«Если бы год назад… но, увы».

Увы, история не знает сослагательного наклонения, Надежда упустила свои шансы стать матерью, она попросту игнорировала этот аспект своей жизни и здоровья, надеясь на случай и природу. И природа отомстила ей — жестоко. Последнее воспаление, которое она перенесла дома, отказавшись ехать в больницу и пройти полноценный курс лечения, несмотря на все уговоры своего любовника, который буквально настаивал на этом, в конце концов, даже привозя врача на дом… оказался фатальным для её репродуктивного здоровья. Шанс был, мифический, почти сказочный, и стоил ли он тех жертв, который предполагает подобный метод? Но при любом, даже самом благоприятном стечении обстоятельств, речь могла идти об одной беременности, а значит, ни о каких двоих, троих и даже более детях не могло быть и речи… ни о чём, что было важно для Роя.

Она вежливо поблагодарила врача и, встав, вслед за Роем покинула светлый кабинет в тонах кофе с молоком.

Тишина, повисшая между ними двумя, угнетала, но Надя не нуждалась в словах поддержки или утешения. Всё дальнейшее было ясно, оговорено до, решено заранее.

— Надья, — Рой выглядел потерянным, он всматривался в лицо женщины, которая, поджала губы и пару раз сглотнув, произнесла:

— Пожалуйста, ничего не говори, не надо. Это будет лишним, я всё понимаю, всё. Это важно для тебя… возможность иметь детей важна для тебя — это твой приоритет. Поэтому, пожалуйста, не унижай сейчас ни меня, ни себя пустыми словами.

— Ты слышала, есть шанс…

— Я слышала достаточно! Шанс? Ты смеёшься, да? Шанс на что? А если не получится? Если этот единственный шанс так и останется только шансом, что тогда, Рой? Что? Ты можешь мне сказать? Ты откажешься от возможности иметь детей?

— Приёмные… — он выглядел растерянным.

— Рой, ты не один раз говорил, что готов помогать сиротам и помогаешь им, но категорически против того, чтобы усыновлять. Ты хочешь СВОИХ детей, и я не могу тебе их дать. По-моему, всё очевидно, разве нет? Разве не для этого мы затеяли все эти обследования, эти соглашения…

— Надья…

— Я должна побыть одна, — она села в такси и уехала вдоль узкой улочки старинного городка, глотая слёзы. В аэропорту она проверила баланс своего счёта, взяла билет на самолёт и через несколько часов проходила таможенный досмотр в Москве.

— Надюша, — Сергей посмотрел на опухшее от слёз лицо женщины и молча взял её под руку, — где твои вещи?

— Я без вещей…

— Ясно, — открывая дверь в машину, — присаживайся, доставим в лучшем виде, спасибо, кстати, что позвонила мне.

— А кому мне ещё звонить?

— Сестре?

— Не хочу сейчас ни с кем разговаривать…

— Не говори.

Она молча смотрела на дорогу, иногда глотая горькие слёзы разочарования. В себе ли, в ситуации или в Рое, от которого она не получила ни одного сообщения за все эти часы… ни одного! Всё, что помнила Надя — это его взгляд вслед такси… первый час она была уверена, что он позвонит, что они поговорят, что-то решат… даже если расстанутся, то не так. Потом она просто надеялась, а теперь… теперь она не могла погасить в себе обиду и боль от разочарования.

Где-то в глубине души она знала, что эта сказка не закончится хеппи-эндом, что карете суждено превратиться в тыкву, но, смотря на эту тыкву и крысу вместо кучера, испытывала жалость к себе. И какую-то досаду.

Пришла в себя только от звука резкого торможения и почти удара о лобовое стекло, удержал ремень.

— Покричи, — услышала от Сергея.

— Что?

— Что ты тут из себя героиню изображаешь. Кричи! — он открыл дверь с её стороны, выдернул ремень безопасности и дёрнул Надю на улицу. — Кричи! Сильно!

— Ты с ума сошёл, на обочине трассы?

— И что? Кому какое дело?

— Серёжа…

— Да я уже прорву лет Серёжа, кричи, ори, сопротивляйся, плач, но не молчи так!

— У меня всё нормально.

— Надь, он бросил тебя.

— Ты не понимаешь…

— Он бросил тебя, как бракованную, как отброс, который не подошёл ему, ты не вписалась в его идеальную жизнь и идеальный план — и он бросил тебя! Бросил, как кусок дерьма, который не соответствует! И ты или сейчас это признаешь и выорешь всю дурь, или сойдёшь с ума. Кричи.

Надя молчала.

— Кричи, я сказал!

Она немного вскрикнула.

— Громче, Надь, громко, пусть весь мир пойдёт на хрен, тебе больно!

— Серёжа, мне больно, — она всхлипнула, несколько раз, а потом закричала, так, что, казалось, сама оглохла, она стояла рядом с капотом дорогой иномарки и била по нему руками и даже иногда ногами по бамперу, и кричала, кричала, кричала, пока не опустилась в бессилии на серый асфальт… И не заплакала, наконец, тихо, отпуская от себя ситуацию и острую боль.

— Пойдём, моя хорошая, — Сергей усадил Надежду, прикурил сигарету и тронулся с места.

— Звёзды часто разочаровывают, — она усмехнулась, глядя на себя в зеркальце, протирая потёки туши.

— Мужики часто разочаровывают, Надя, но, правду сказать, этот твой Рой Флеминг как-то сильно непорядочно поступил.

— Кто бы говорил о порядочности, Серёжа, — Надежда посмотрела на бывшего любовника, — тот, кто, кажется переимел всё, что старше восемнадцати лет… А у тебя, между прочим, жена, дети… ты тоже, знаешь, не образец добродетели.

— Верно, не образец, — он помолчал и закурил ещё одну сигарету. — Моя жена больна.

— Что?

— У неё заболевание, доброкачественное образование в головном мозге, и это сказывается на качестве нашей половой жизни… о чём я… у нас просто нет этой жизни, Надь…

— Прости, ты не говорил.

— Не считаю нужным распространяться о недуге своей жены. Поначалу она пыталась, знаешь, через силу… но… Сейчас это образование растёт, и становится только хуже, во всех сферах хуже, память, координация движений, эмоциональность, всё, — он выкинул сигарету и закурил ещё одну. — Мы искали пути решения, но пока не нашли, операция практически гарантирует, что она превратиться в растение… она боится этого, сильно. Да и дети у нас ещё маленькие… мы тянем, сколько можем. Я просто надеюсь, что однажды она перестанет понимать, что с ней происходит, хотя врачи говорят, что это маловероятно. И да, я не принц из ваших бабских сказок, я хочу близости, хочу целовать женщину и чувствовать взаимность, порой я тупо хочу секса, порой хочу много секса, да, я не смог задушить в себе мужские инстинкты и потребности, а может, и не пытался вовсе, но я не выбросил свою жену, как кусок отбракованного дерьма… я с ней пройду всё, что нам уготовано… Она не вещь, которая вдруг перестала меня устраивать, а значит, можно её на обочину жизни. Вот такая двойная мораль, Надюша, но, я не идеальный герой-любовник — справляюсь, как могу, жалею её, люблю, наверное, но и отказаться от здоровых отношений со здоровой женщиной не могу… Не идти же на химическую кастрацию, честное слово.

— Ох, Серёжа…

— Вот такие дела… — он закурил ещё одну сигарету и молчал уже до самого дома Надежды.

Жизнь быстро вернулось в спокойное русло, это оказалось не так и сложно. Постепенно Надя даже стала испытывать благодарность Рою за всё, что случилось в её жизни. За то, что он там был и принёс фейерверк ощущений, даже за это, когда-то казавшееся нелепым, предварительное соглашение, ведь именно благодаря ему Надя не испытала ещё большего разочарования.