Ремень ослабевает.

– Готово, – говорит он, – и как ты только умудрилась завязать его таким хитрым узлом?

– У меня много талантов, – отвечаю я.

Он изумленно присвистывает.

– Тогда я обяжу тебя вязать узлы на палатках.

– Не стоит. Для палаток, которые купила Рейган, никакие узлы не нужны. Они, можно сказать, самоустанавливающиеся. По крайней мере, в этом нас убеждал парень из магазина туристических товаров. Хотя, я так думаю, он просто заигрывал с Рейган. А может, разволновался только потому, что она потратила там такую уйму денег.

– Вот в это я верю. Некоторые детали твоего снаряжения просто супер. Они меня, пожалуй, даже впечатлили бы, если бы я хоть на секунду предположил, что Рейган понимала, что делала.

Резким рывком он затягивает лямку на моем набедренном ремне, и я тут же ахаю.

– Слишком туго? – спрашивает Леннон.

– Да нет, просто неожиданно. А вообще, думаю, нормально.

– Затягивать надо туго, но чтобы не было неприятных ощущений. – Он осматривает лямки у меня на плечах. – Так, вот здесь нужно подтянуть. А вот здесь – видишь? – наоборот, оставить промежуток.

Он просовывает между моей ключицей и лямкой теплые пальцы. Шевелит ими, чтобы я поняла, о каком месте он говорит, и по моей руке скатывается вниз волна дрожи.

– Тогда ослабляй, – говорю я ему.

Самым странным образом все эти методические касания воспринимаются примерно так же, как стрижка в салоне. Их можно назвать чувственными, но все же не до конца. Тебе, по крайней мере, не хочется, чтобы они такими были. Мой парикмахер-норвежец старше отца, он носит целую кучу колец, которые, когда в его руках щелкают ножницы, звучат вразнобой, хотя и парадоксально приятно. В действительности я не желаю испытывать никаких сексуальных чувств к Эйнару и уж точно не хочу, чтобы их источником был Леннон. Лучше всего вообще об этом больше не думать.

– Слушай, – говорю я, заставляя мозг сосредоточиться на чем-то другом, – теперь, когда я знаю, что некоторые безумные звуки, доносившиеся минувшей ночью, издавали Рейган и Бретт, мне немного легче воспринимать то, что ты говорил раньше. Я имею в виду диких животных. То есть я, конечно, знаю, что здесь все будет по-другому, но…

– Не просто по-другому, – говорит он, переходя к лямке на другом плече, – а совсем по-другому. Но совсем неплохо, если это то, что тебя беспокоит.

– Если честно, то я страшно боялся, когда впервые в одиночку заночевал в глубине территории заповедника. И был до такой степени уверен, что за мной явятся волки, что чуть не обмочился прямо в спальном мешке.

Я издаю удивленный смешок:

– И как же ты, скажи на милость, справился с этим страхом?

– Знание – великая сила. Я выяснил, что волки в Калифорнии не водятся.

– В самом деле?

– Если не считать редких бродячих волков, которые порой проходят в здешних местах, то известна только одна стая – стая Шаста. Они обитают у границы с Орегоном, – продолжает он, проверяя оба моих плеча. – Ну, как теперь? Лучше?

И правда лучше. Причем намного. Рюкзак воспринимается не столько наказанием, сколько дополнением к телу. Все такой же тяжелый, но теперь я с ним справиться могу.

– Кто бы что ни говорил, но от волков в этом заповеднике мы застрахованы. Здесь больше шансов встретить оборотня.

– Ну да, тебе бы это понравилось, не так ли, Брэм Стокер?

– Он писал о вампирах.

– Да какая разница.

– Тебе так нравится, когда ты не права? – спрашивает он.

– Мне нравится, когда ты так лицемерно защищаешь существ, существующих исключительно в воображении.

– Я с превеликой радостью буду защищать любых существ, так или иначе связанных с лесом, – посмеивается Леннон. – Оборотней, снежного человека, ну и конечно же вендиго – духов-людоедов, которые, отведав человеческой плоти, превращаются в зверей. Но не переживай. Ты будешь рада узнать, что вендиго в Калифорнии тоже не водятся. Так что можешь не беспокоиться – это чудовище-людоед не сожрет тебя на ужин посреди ночи.

– Классная у тебя получилась речь, – говорю я, – спасибо, что развеял мои страхи.

Он улыбается мне сверху вниз теплой мальчишеской улыбкой, которую я когда-то знала и так любила, и внутри у меня все трепещет.

– Я, Зори, живу, чтобы устраивать тебе кошмары.

– Эй, – добродушно выражаю недовольство я, – не очень-то мило с твоей стороны.

– Я бы даже сказал, совсем не мило, – отвечает он, все так же смеясь.

Тепло этой его улыбки я ощущаю еще долго после того, как он поворачивается, чтобы догнать нашу группу.

Еще через несколько минут следующего этапа нашего перехода неприметная тропа уходит вверх, и нам приходится с натугой взбираться на холм – каменистый, сухой и неприятно теплый, потому как, чем выше мы поднимаемся, тем больше растет температура. Однако где-то на его середине мы входим в лес красных пихт. Их ветви отяжелели от шишек, они помогают спрятаться от жары, но не в состоянии сделать что-либо со склоном. Идти в походе по ровной местности совсем неплохо, но вот взбираться наверх, когда тебе в подошвы обуви вонзаются камни, сущее наказание, которому подвергают только проклятых грешников. Я сосредоточиваю все внимание на медвежьем колокольчике Леннона. Его позвякивание, равно как и звон, которым ему отвечает мой собственный, странно убаюкивает, этот успокоительный ритм помогает мне ставить одну ногу впереди другой.

Могло быть и хуже. У меня по меньшей мере нет похмелья, как у Рейган, которая без конца жалуется на головную боль, а однажды даже легла, опасаясь, что ее стошнит. А еще ее бесит Бретт, который утверждает, что чувствует себя хорошо, и постоянно ее задирает. Я издали наблюдаю за их разговором, пытаясь понять, изменились ли они после того, как потусили на пару прошлой ночью. Сказать трудно.

Я смотрю в телефон, чтобы узнать время. Обещанные Ленноном «какие-то три часа» хода уже подбираются к четырем. Тропа опять пошла по ровной местности, что уже хорошо. Наверх больше взбираться не надо. Но моя поясница пылает в огне, да и потом, мне скоро надо будет пописать. В тот самый момент, когда я решаю, что больше не смогу сделать ни шагу, Леннон поднимает голову.

– Стоп, – говорит он ребятам, – слушайте.

Мы слушаем.

– Слышите? – спрашивает он.

Мы все переглядываемся. Потом я действительно слышу и говорю:

– Вода.

– Водопад, – поправляет он, и его лицо расплывается в победоносной улыбке.

Мы шагаем за ним через рощу деревьев, которые, похоже, растут все гуще и гуще – до такой степени, что я ни за что не поверила бы, что где-то рядом есть вода, если бы она не грохотала так громко. Но потом деревья расступаются, и мы выходим на зеленый берег реки.

Вот он, водопад Леннона.

Белая, окутанная туманной дымкой вода низвергается вниз с яруса серых камней и бурлит внизу в зелено-голубой чаше. Ее обрамляют огромные круглые камни, которые изобилуют и на небольшой речушке, которая вытекает из нее, образуя некоторое подобие природного пешеходного мостика, позволяющего перебраться на другой берег. У основания стволы деревьев обросли крепким папоротником, камни по бокам покрыты ярко-зеленым мхом.

Водопад небольшой, но очаровательный, укромный и роскошный.

– Ого, – говорит Бретт, оценивающе глядя по сторонам. – Да здесь даже лучше, чем я думал.

– Как красиво, – вторит ему Саммер, – вы на воду поглядите. Какая же она чистая.

– Наш личный кусочек рая, – соглашается Рейган, – а что касается турбазы «Мьюир», то пошла она куда подальше.

Кендрик показывает на узкую тропинку, уходящую вверх с левой стороны от водопада.

– Похоже на то, что по ней можно подняться наверх, а потом сигануть и нырнуть в воду. Вот это, я понимаю, круто.

– Ну, что скажешь? – спрашивает Леннон где-то в районе моего плеча.

– Мне кажется, что это сон, – честно отвечаю ему я.

– Вот-вот, – довольно говорит он, – именно так я и думал.

Силы у нас у всех на исходе, поэтому мы с явным облегчением сбрасываем с себя рюкзаки, пока Леннон объясняет нам все особенности местности. Во время предыдущих походов он высмотрел здесь все укромные уголки и щели в скалах. Дрова лучше всего собирать по ту сторону каменного пешеходного мостика, на северном берегу реки. А участок, где мы остановились, прекрасно подходит для установки палаток. Что касается костра, то его идеально разводить внутри гранитного укрытия, где массивные валуны образуют вокруг природный барьер.

– Смотрите, – говорит Леннон почти взволнованно, но все же только почти, делая очень многое на одной и той же частоте.

Он разбрасывает на дне гранитного укрытия остатки кострища и показывает нам золу.

– Яму копать не надо. Она у нас уже есть. Остается лишь положить дрова, растопку, и кухня мгновенного действия готова.

– Здорово, – говорит Бретт.

А роща, через которую мы только что прошли, станет для нас излюбленным туалетом. По отношению к источнику воды она расположена ниже по холму, стоит почти что обособленно, а почва там достаточно рыхлая и мягкая для того, чтобы рыть в ней «кошачьи норы», как я и подозревала. Копаешь, делаешь свое дело и зарываешь обратно. Это входит в соглашение о походах в глубь территории, заключенное туристами, объединенными лозунгом «Не оставлять следов». Предполагается, что ты оставишь бивуак в том же состоянии, в котором он находился на момент твоего прихода. Это означает ничего не рушить, не пилить деревья, всегда тушить костры и не бросать мусор. Этакий нулевой вариант. Формально, мы должны тащить с собой даже использованную туалетную бумагу в специальных пакетах на «молниях», пока не покинем пределы парка или не увидим предназначенный для подобных целей мусорный контейнер. Это называется «упакуй и унеси». Когда Рейган по данному поводу начинает упираться, Леннон указывает, что оставлять здесь мусор незаконно. Но вот я ее поддерживаю. У меня нет намерения таскать в пакете грязную туалетную бумагу или тем более вернуться в первобытное состояние и подтираться листьями. Я не дикарка. Леннон соглашается, хотя закон, строго говоря, это запрещает. Альтернатива сводится к тому, чтобы использовать биоразлагаемую туалетную бумагу, поглубже ее зарывать и хорошо прикрывать слоем земли. Для меня вполне нормально.