— Смотрите, миссис Верлен, — позвала она, — вот эти развалины.

Я поспешила за ней и увидела сруб, изнутри весь почерневший от пламени.

Сруб не был большим, просто одна круглая стена. Крыша частично разрушена, и сквозь нее просматривалось небо.

— Что это? — спросила я.

— Сруб, — ответила она замогильным голосом. — Сгоревший сруб.

— Когда он сгорел?

— Не очень давно, — и добавила многозначительно. — Когда Нэйпир вернулся.

— Что же это должно было быть?

— Маленькая часовня в лесу… хорошенькая маленькая часовенка, в честь Бомона.

— Вы хотите сказать, памятник?

Ее глаза вспыхнули:

— Как вы проницательны, миссис Верлен. Конечно, памятник, памятник Бью. После убийства отец велел построить часовню, чтобы он мог приходить сюда… или мы… помолчать среди этих безмолвных лесов, думая о Бомоне. Она простояла здесь несколько лет, а потом…

— Сгорела, — продолжила я.

Мисс Стейси подошла ближе и прошептала: — После возвращения Нэйпира.

— Как она сгорела?

Ее глаза загорелись гневом:

— Случайно. Нет… не случайно, а по злому умыслу.

— Вы хотите сказать, что кто-то сделал это намеренно? Но почему? Для чего?

— Из ненависти к Бью. Потому что Бью был красив и добр. Вот почему.

— Вы полагаете, что?..

Я заколебалась, а она хитро сказала:

— Продолжайте, миссис Верлен. Я полагаю?..

— Что кто-то сделал это намеренно? Я не вижу, кому это могло понадобиться.

— Здесь есть очень многое, миссис Верлен, чего вы не видите. Я хочу предостеречь вас.

— Предостеречь?

Еще один клоунский понимающий кивок:

— Нэйпир сжег ее, когда вернулся, ведь мы любили приходить сюда и вспоминать о Бомоне, чего он не выносил. Тогда он избавился от нее… как избавился от Бомона.

— Как вы можете так уверенно говорить? — спросила я почти зло.

— Я хорошо помню. Однажды вечером… было уже темно. Я почувствовала у себя в комнате запах дыма. Я первая это обнаружила. Я вышла из дому и сначала не поняла, откуда идет запах. Потом увидела… бросилась бежать… и бежала, бежала к ельнику, а там… эта прекрасная часовня… а вокруг летают искры… Я созвала всех, но было уже поздно, пожар не удалось потушить. Теперь это сруб и ничего более.

— Наверное, здесь было очень мило, — сказала я.

— Да, замечательно. Здесь царил мир и покой. И мой дорогой Бью был здесь. Вот почему Нэйпир не смог этого перенести. Вот почему он ее сжег.

— Но ведь нет никаких доказательств, — начала я и остановилась, а затем торопливо добавила: — Я должна еще подготовиться к занятиям, так что, пожалуй, мне пора.

Она рассмеялась.

— Похоже, вы собираетесь оправдывать его. Я же говорила, вы еще встанете на его сторону.

Я сказала холодно:

— Не в моих правилах вставать на чью-либо сторону, мисс Стейси.

Она снова засмеялась и сказала:

— Да ведь нам часто приходится делать то, что не в наших правилах, не так ли? Вы вдова. Я в некотором роде тоже, — ее лицо неожиданно омрачилось и стало совсем старым. — Я понимаю… А он… ну, что ж, некоторых привлекает зло.

Я сказала резко:

— Решительно не понимаю вас, мисс Стэйси, и мне в самом деле нужно работать. Благодарю, что вы показали мне эти… руины.

Я повернулась и быстро ушла. Разговор с ней произвел на меня не только неприятное, но и отчетливо зловещее впечатление.


Двумя днями позже произошло еще более неприятное событие.

Я направилась в классную, разыскивая Эдит, и уже хотела открыть дверь, как вдруг услышала ее голос, почти крик, в котором слышалось страдание:

— А если я не стану, ты расскажешь? О… как ты можешь!

Меня потрясли не столько слова, сколько душевная мука, с которой они были произнесены.

Я остановилась, не зная, что предпринять. Не хотелось, чтобы кто-нибудь решил, будто я подслушиваю. Все-таки в доме я новый человек и, возможно, излишне драматизирую ситуацию. Не стоит в этих девочках видеть больше, чем просто детей.

Этот момент был гораздо более важным, чем мне подумалось тогда. Сколько раз впоследствии я ругала себя, что не осмелилась войти в комнату. Вместо этого я тихо и осторожно удалилась.

Эдит ссорилась в классной с кем-то, кто угрожал ей.

Оправдать меня могло только то, что я считала их детьми.

Полчаса спустя, когда я занималась с Эдит, она играла так ужасно, что я даже подумала: “Она никогда уже не будет играть лучше”.

Но она, конечно, обезумела от страха.

Глава четвертая

Я опять сидела в комнате, соседней с комнатой сэра Вильяма, и играла для него. Сперва “К Элизе”, а затем ноктюрны Шопена. Мне казалось, здесь играется лучше всего, может быть, потому, что комната принадлежала прежде той, которая, как и я, любила музыку, и поэтому здесь сохранилась некая благоприятная аура. Пьетро опять посмеялся бы над моими фантазиями. “Артист не нуждается ни в какой особой атмосфере, — говаривал он, а сам ее создает.”

Образ Пьетро тускнел в моей душе, когда я думала об Изабелле, матери Нэйпира, которая любила музыку, могла стать известной пианисткой, но оставила честолюбивые мечты ради замужества. Да, судьбы наши в чем-то схожи. Но у нее было двое сыновей, одного из которых она любила гораздо больше, чем другого, и когда любимый сын погиб, она взяла ружье и ушла в лес…

Отыграв час, я остановилась и направилась к дверям. Миссис Линкрофт, сидевшая с сэром Вильямом, попросила меня зайти и кивком пригласила сесть.

— “Сэр Вильям хочет поговорить с вами”, — сказала она.

Я села рядом, и он медленно повернулся ко мне.

— Ваше исполнение берет за душу, — сказал он. Миссис Линкрофт на цыпочках вышла из комнаты и оставила нас вдвоем. — Оно напоминает мне, — продолжал он, — манеру моей жены. Правда, она играла не так блестяще.

— Наверное, у нее было меньше практики.

— Да, конечно. Ее обязанности хозяйки…

Я поспешно произнесла:

— Да, разумеется.

— Как вы находите своих учениц?

— У миссис Стейси есть некоторые способности.

— Незначительные, да?

— Достаточные, чтобы получать огромное удовольствие от игры на фортепьяно.

— Понимаю. А остальные?

— Их игра… удовлетворительна.

— Что ж, и это неплохо.

— Даже очень неплохо.

Мы замолчали, и я, решив, что он задремал, вознамерилась удалиться на цыпочках.

Я уже поднялась, как он вдруг сказал:

— Надеюсь, вам здесь комфортно, миссис Верлен?

Я уверила, что так оно и есть.

— Если что-нибудь понадобится, скажите миссис Линкрофт. Она распоряжается по хозяйству.

— Благодарю вас.

— Вы уже познакомились с моей сестрой?

— Да.

— И, наверное, нашли ее несколько странной.

Я не нашлась, что ответить, но он продолжал:

— Бедная Сибилла, в юности она пережила несчастную любовь. Она собиралась замуж, но что-то разрушилось. С тех пор она никогда не была прежней. Мы все вздохнули с облегчением, когда она снова начала интересоваться семейными делами, но прежнего благоразумия уже не проявляла. Она стала одержимой. Вероятно, Сибилла говорила с вами о наших семейных делах. Она со всеми говорит. Вы не должны принимать ее слова всерьез.

— Да, она говорила со мной.

— Я так и думал. Гибель моего сына сильно на нее повлияла. Как и на всех нас. Но на нее особенно… — Его голос упал. Он явно вспоминал тот ужасный день, когда умер Бомон… а потом и жена ушла с ружьем в лес. Двойная трагедия. Мне было так жаль его. Мне было жаль даже Нэйпира. Сэр Вильям говорил о Нэйпире, и его голос только обострял мои чувства.

— Теперь, когда мой сын женился, у нас будет немножко больше развлечений, чем раньше. Как вам известно, миссис Верлен, я хотел бы, чтобы вы играли моим гостям.

— Буду рада. Что бы вы хотели услышать?

— Решим позднее. Обычно для гостей играла моя жена…

— Понимаю, — сказала я мягко.

— А теперь это будете делать вы, и все снова станет похоже…

Казалось, он не сознавал, что уже перестал говорить. Он наклонился вперед и коснулся звонка, и миссис Линкрофт вошла так быстро, что мне стало понятно: она стояла за дверьми и слушала.

Я поняла, чего от меня ждут, и ушла.

Я начала понемногу оживать — не то чтобы чувствовать себя счастливой, но просто интересоваться происходящим вокруг. В моей душе росло сильное любопытство, объектом которого стал Нэйпир Стейси, как в Париже Пьетро был предметом моего обожания. Тогда это была любовь, теперь же — ненависть. Нет, слишком сильно сказано. Неприязнь, не более. Но в одном я была уверена: мое отношение к Нэйпиру Стейси никогда не смягчится. Неприязнь легко могла перерасти в ненависть. Он страдал из-за случившегося, и в глубине души я нисколько не сомневалась, что это был несчастный случай, но он не имел никакого права мучить свою бедную жену. Он являлся человеком, который, причинив боль себе, находит удовлетворение в том, чтобы мучить других, и я презирала его, не верила ему, он был мне неприятен. Но чтобы восстановить справедливость, скажу, что была ему благодарной: именно он заставил меня снова испытывать какие-то чувства. Возможно, мне тогда нужна была именно сильная неприязнь.

Последние недели я все меньше думала о Пьетро. Случалось часами, я уже не вспоминала его. Я была поражена тем, что оказалась способна предать свои воспоминания.

Однажды, освободившись от занятий, я решила отправиться в дальнюю прогулку, чтобы как следует обдумать перемену в себе, и тропинка привела меня к морю. Выдался яркий день, дул свежий ветер. Я с радостью наполняла легкие бодрящим воздухом.