Что мне делать дальше? — спрашивала я себя. В Ловат-Стейси я не могу остаться навсегда, положение мое здесь непрочно. Все три девочки, которым я преподаю музыку, за исключением Эдит, не отличаются способностями. Она же — замужняя женщина, у которой скоро могут появиться дети. Эта мысль поразила своей нелепостью. Нэйпир — отец… и отец ребенка Эдит! Но ведь они женаты, так что почему бы и нет? А когда она станет матерью, покажутся ли ей необходимыми уроки музыки? Я должна еще играть для гостей сэра Вильяма, но кто же станет держать пианиста на постоянном жалованье для случайных музыкальных вечеров. Нет, мое положение весьма ненадежно, и меня могут скоро уволить. А что потом? Я одна в целом мире. Денег мало. Молодость ушла. Разве мне не следует позаботиться о будущем? Но как можно знать, что тебя ждет… Однажды я уже запланировала, что мы с Пьетро будем вместе до конца наших дней. Конечно, наперед не угадаешь, но мудрые люди планируют и строят свою жизнь так, чтобы потом не сидеть без гроша в кармане.

Я пошла по тропинке, извилисто спускающейся к морю, и вышла на песчаный берег. Надо мной поднимался совершенно белый утес, еще выше находился Ловат-Стейси, но видеть его мне мешал утес, нависавший надо мной наподобие полки.

Печальные крики чаек навевали покой, и тут я услышала голос, зовущий меня: “Миссис Верлен, миссис Верлен. Куда вы идете?”

Я обернулась и увидела Алису, бегущую ко мне, с развевающимися светло-каштановыми волосами.

Она подбежала, запыхавшаяся, раскрасневшаяся.

— Я видела, как вы спускались сюда, — сказала она, задыхаясь. — И побежала, чтобы остановить. Здесь опасно.

Я смотрела на нее, не веря.

— Да-да, — повторила она. — Здесь опасно. Смотрите, — она взмахнула руками. — Мы находимся как бы в пещере. Прямо в нее заливается вода — и вы оказываетесь отрезанной еще задолго до того, как прилив достигнет своей высшей точки. Что вы тогда станете делать? — Она опять свела руки за спиной и посмотрела на нависающий утес. — Этим путем вы уже не пройдете, сами видите: вы окажетесь отрезаны и уже не выберетесь, пока вода окончательно не спадет.

— Благодарю тебя за предупреждение.

Она сказала:

— Сейчас еще все в порядке, но минут через десять начнется прилив. Пойдемте, миссис Верлен.

Она повела меня тем же путем, которым я пришла сюда, и, когда мы обогнули скалу, я увидела, как высоко поднялась вода. Она была права: эта часть берега оказывалась полностью отрезанной.

— Видите, — сказала она.

— Да.

— Здесь может быть опасно. Некоторые здесь тонули.

Я сказала неожиданно:

— А не могло это случиться с Ро… с той женщиной-археологом?

— Отчего же, это вполне вероятно. А она вас очень интересует, правда?

— В исчезновении любого человека кроется тайна, что само по себе уже интересно.

— Да, конечно. — Она протянула мне руку, чтобы помочь взобраться на скалу. — Пришла сюда и утонула. Это было вполне возможно.

Я взглянула на воду и представила, как она подкрадывается к Роме. Рома плохо плавала, и ее вполне могло унести в море.

— Но тогда ее тело должно было всплыть.

— Да, — согласилась Алиса, — но иногда тела уносит в море. Думаю, нужно соблюдать осторожность. Особенно тем, кто здесь впервые.

Я рассмеялась.

— Я буду осторожна.

— Она облегченно вздохнула и, улыбнувшись, стала прехорошенькой.

— Предпочтете дальше идти одна? — спросила Алиса.

— А ты хочешь пойти со мной?

— Только если вы не возражаете.

— Я буду рада, если ты составишь мне компанию.

Ее улыбка была ослепительной, и я опять ощутила симпатию к ней. Непонятно, почему Аллегра всегда так старается подчеркнуть, что Алиса — дочь экономки.

Она неторопливо вышагивала рядом со мной и рассказывала о цветах, росших на обочине.

— Смотрите, какие прелестные голубые цветочки, миссис Верлен. Это вероника и земляной плющ. Мистер Браун рассказывает нам и водит нас на прогулки, чтобы показать цветы. Разве не прекрасная мысль?

— Замечательно.

— Наука называется ботаника. Эдит ее очень любит. Думаю, ей очень не хватает наших уроков. Наверное, она с удовольствием пришла бы на занятия. Но замужняя леди ведь не может ходить в школу, правда? Ой, смотрите, миссис Верлен, стриж! Вон он, видите его? Я люблю приходить сюда в сумерки. Тогда можно увидеть сову. Мистер Браун рассказывал нам о птицах. Голоса у них похожи на скрип старой прялки, и они охотятся за ночными бабочками.

— Тебе, наверное, нравятся уроки ботаники.

— О да, но теперь, когда Эдит больше не ходит, уже не так нравятся. Да и мистеру Брауну они раньше, кажется, нравились больше.

Я опять почувствовала тревогу, пробудились мои старые подозрения.

— Чайки улетают с побережья, миссис Верлен. Верный признак шторма на море. Они летят прямо сотнями, и я, когда вижу их, вспоминаю моряков.

И она запела высоким чистым детским голосом:

Господи наш, мы взываем к Тебе:

Тех защити, кто в пучине, в борьбе.

Она вздрогнула.

— Как это, наверное, ужасно — тонуть. Говорят, когда тонешь, то заново переживаешь всю свою жизнь. Вы верите?

— Не знаю, а проверять как-то очень не хочется.

— Дело в том, — продолжала Алиса задумчиво, — что утонувшие не могут сказать нам, правда ли это. Если бы они возвращались… Говорят, те, кто умер насильственной смертью, возвращаются. Они не могут упокоиться. А в это вы верите?

— Нет, — сказала я твердо.

— Слуги говорят, что Бомон иногда возвращается.

— Я так не думаю.

— Это они так говорят. А еще они считают, что Бомон стал приходить чаще после возвращения мистера Нэйпира.

— Да что ты! И почему же?

— Он сердится на Нэйпира за то, что тот вернулся. Ведь это Нэйпир заставил его уйти, вот он и хочет, чтобы Нэйпира прогнали.

— А я думала, Бомон был добрым. Видимо, это не так, если он хочет наказать брата за тот несчастный случай.

— Да, — произнесла она медленно. — Но, может, он вынужден. Умершие таким образом бывают иногда вынуждены преследовать живых. Вы согласны?

— Я согласна, что это полная чепуха.

— А как же тогда огоньки в разрушенной часовне? Говорят, в ней живут духи. А там действительно есть огоньки. Я сама их видела.

— Ты их просто вообразила.

— Я так не думаю. Моя комната находится на верхнем этаже, как раз над классной. Из нее далеко видно, и я своими глазами видела огоньки. Честное слово.

Я молчала, и она продолжала совершенно серьезно:

— Вы мне не верите. Считаете, я все вообразила. Можно, я покажу их вам, когда снова увижу? Но, может, вы не захотите их видеть.

— Если они существуют, я их увижу.

— А я увижу обязательно.

Я улыбнулась:

— Удивляюсь тебе, Алиса. Ты казалась мне очень практичной.

— О, миссис Верлен, я такая и есть, но если там что-то существует, то как раз непрактично притворяться, будто этого нет.

— Практичным будет попытаться найти причину.

— Причина в том, что Бомон не может упокоиться.

— Или кто-то устраивает трюки. Я дождусь и увижу огоньки, а уж потом стану искать причину.

— Вот уж кто практичен, так это вы, миссис Верлен, — сказала Алиса.

Я молча согласилась с ней и перешла к музыке и музыкантам. Об этом мы и говорили до самого дома.


— Должна сказать, — заявила миссис Рендолл, — что это принесет нам массу сложностей. После всего, что мы сделали… я удивляюсь. А уж пастор-то…

Ее пухлые щеки тряслись от негодования, когда мы шли по дорожке к дверям школы. Я пришла заниматься музыкой с Сильвией, пока Аллегра и Алиса на уроке у помощника священника.

Миссис Рендолл возмущалась несколько минут, прежде чем мне удалось, наконец, выяснить причину ее негодования.

— Такой хороший помощник… и что он собирается делать в своих заморских странах, я ума не приложу. Иногда у себя дома можно найти гораздо более полезное занятие. И пора серьезным молодым людям понять это.

— Я и не знала, что мистер Браун уезжает.

— Именно это он и намеревается сделать. А как быть нам, я просто не представляю. Он, видите ли, намерен отправиться в какую-то деревню в Африке и учить там язычников! Милое дело! Я сказала ему, что все это наверняка кончится тем, что его зажарят на ужин.

— Я думаю, он услышал зов сердца.

— Зов сердца, вот еще глупости! Мог бы почувствовать этот зов и дома, работая в нашей школе. С чего ему вздумалось отправиться в Богом забытое место. Я сказала ему: “Вас убьет жара, мистер Браун, если раньше этого не сделают каннибалы.” И я не шутила. Я ему прямо заявила, что виноват в этом будет только он сам.

Я думала о тихом молодом человеке… и об Эдит. Интересно, связано ли его решение уехать с чувствами к ней? Мне было жаль их: они напоминали двух беспомощных детей, застигнутых врасплох своими чувствами.

— Я велела пастору побеседовать с ним. Хорошего помощника очень трудно найти, а пастор так перегружен работой. Я уж подумываю, не посоветовать ли пастору обратиться за помощью к епископу. Если бы епископ сказал мистеру Брауну, что его долг — остаться…

— А мистер Браун так хочет уехать? — спросила я.

— Хочет! Не то слово! Этот юный идиот просто рвется. Правда, сообщив о своем намерении пастору, он все мрачнел и мрачнел с каждым днем. Не понимаю, как это он мог прийти к такому глупому решению. И как раз когда пастор… и я… обучили его всему как следует.

— А вы не можете отговорить его?

— Хочу попытаться, — ответила она твердо.

— А пастор?

— Моя дорогая миссис Верлен, если уж я не смогу этого, то и никто не сможет.

А Эдит? — спросила я себя, входя в дом. Увидев Эдит в то утро, я заметила, какой покинутой она выглядела. Играя пьесу Шумана, она все время сбивалась, неверно брала темп, несколько раз сфальшивила.