— Он должен, по крайней мере, выполнить свой долг.

— Похоже, он его уже выполнил.

— Он сможет занять здесь более твердое положение.

— Ну, разумеется, как сын сэра Вильяма, его единственный сын…

— Если бы он не вернулся, сэр Вильям оставил бы дом и значительную часть доходов кому-нибудь другому. Но он, естественно, вернулся… Он всегда был честолюбив, и ему всегда хотелось быть первым. Вот почему он завидовал Бью. Но теперь с этим покончено. Он принял условия отца, а когда ребенок родится, сэр Вильям станет к Нэйпиру добрее, я уверена.

— Сэр Вильям человек жесткий.

Миссис Линкрофт выглядела уязвленной. Опять я забыла свое место. Все из-за влияния Нэйпира. И почему мне так хочется защищать этого человека?

— Таким его сделали обстоятельства, — сказала она холодно, и по ее тону я поняла, что поступаю неприлично, противореча мнению своего хозяина. Она была странной женщиной, но ее безграничная преданность двум людям — Алисе и сэру Вильяму — производила впечатление. Она между тем продолжала уже совершенно другим тоном, забыв свою холодность: — Сэр Вильям чрезвычайно доволен новостью, а когда мальчик родится, все в доме опять пойдет на лад, я совершенно уверена.

— А если будет девочка?

Она несколько удивилась:

— В этой семье рождаются только мальчики. Мисс Сибилла Стейси — единственная дочь за многие поколения. У сэра Вильяма будет внук по имени Бомон, и он окончательно утешится.

— А что скажут родители ребенка? Они ведь могут пожелать дать ребенку другое имя.

— Эдит всегда поступает так, как хочется Вильям.

— А Нэйпир?

— Дорогая моя миссис Верлен, он тоже не станет возражать.

— Непонятно, почему. Ему, вероятно, хочется позабыть тот… трагический случай.

— Он никогда не пойдет против желания сэра Вильяма, потому что понимает: протест для него означает новую ссылку.

— Вы хотите сказать, его долг заключается лишь в том, чтобы произвести на свет мальчика и тем самым вернуть в семью Бомона, а коль скоро он этот свой долг выполнил, то теперь может снова оказаться в изгнании?

— Вы сегодня странно настроены, миссис Верлен. На вас это не похоже.

— Да, наверное, я начала слишком интересоваться семейными делами. Пожалуйста, простите меня.

Она наклонила голову и сказала:

— Пребывание Нэйпира здесь зависит от сэра Вильяма. Думаю, он это хорошо понимает.

Я взглянула на часы и решила, что пора уходить, сославшись, как всегда, на то, что нужно готовиться к урокам. Не хочу я больше ничего слушать. Я думала о нем как о человеке дерзком и искреннем, по крайней мере, в последнее время. И мне совсем не хотелось видеть в нем того, кто ради наследства безропотно покорился отцу.

По дороге в свою комнату я встретила Сибиллу Стейси. Мне показалось, что она специально меня поджидала.

— Здравствуйте, миссис Верлен, — сказала она, — как дела?

— Благодарю, неплохо, а у вас?

Она кивнула.

— Вы давненько меня не видели, не так ли? А вот я видела вас совсем недавно. Видела, как вы разговаривали с Нэйпиром. Вообще-то я видела вас несколько раз. Однажды вы выходили уже после заката.

Я вознегодовала. Эта женщина шпионит за мной!

Она, кажется, почувствовала мое негодование, и оно ее позабавило.

— Вы очень интересуетесь нашей семьей, не так ли? Очень мило с вашей стороны. Я вообще считаю вас очень милой женщиной. Но если я хочу вас написать, то мне приходится наблюдать за вами.

— Вы пишете всех, кто нанимается сюда на работу?

Она покачала головой.

— Только если на это есть причина и если их интересно писать. А вы кажетесь мне безусловно интересной моделью. Пойдемте в мою студию. Вы обещали мне, помните? В тот раз вы так мало успели посмотреть.

Я колебалась, но она положила свою руку на мою каким-то детским жестом:

— О, пожалуйста, прошу вас…

Она стиснула руки, и, увидев ее лицо так близко, в беспощадном дневном свете, я еще раз подумала, как гротескно выглядят голубые бантики в ее седых волосах, как не сочетается детское хихиканье с морщинистым лицом.

Но она очаровывала меня, как и все, кажется, в этом доме, и я позволила ей увлечь себя в студию.

Портрет трех девочек все еще стоял на мольберте и сразу приковал мой взгляд. Она стояла рядом, слегка наклонившись, с видом явного удовольствия.

— Портрет похож, — произнесла она.

— Да, очень.

— Но время никак не отразилось на их лицах… пока. — Она надула губы, будто обидевшись на время, которое вело себя так плохо. — Они очень трудны для художника. На этих лицах ничего невозможно прочесть, не правда ли?

Я согласилась.

— Они выглядят такими юными и невинными.

— И все же мы все рождаемся в грехе.

— Однако некоторые умудряются прожить честную жизнь.

— О миссис Верлен, вы такая оптимистка. Вы всегда верите в лучшее в человеке.

— Разве это не лучше, чем в худшее?

— Нет, если вы видите это худшее своими глазами, — ее лицо сморщилось. — И я когда-то была такой же, как вы. Я верила… верила Гарри. На вашем лице недоумение. Вы не знаете, кто такой Гарри. Это человек, за которого я собиралась замуж. Я покажу как-нибудь его портрет… или даже два, ладно? Сейчас я работаю над портретом Эдит.

Я очень внимательно смотрела на нее. Она быстро подошла к стопке холстов, и я вдруг осознала, как беззвучны ее шаги. И представила, как она тихонько наблюдает за всеми, кто входит и выходит из дому… в том числе и за мной. Для чего она вела наблюдения?

Просто таким образом она могла изучить наши тайные побуждения, а потом прийти в свою мастерскую и перенести их на холст. Эта мысль заставила меня поежиться. Невольное движение опять не укрылось от нее и опять ее позабавило. У нее был характер, но она предпочитала скрывать его под маской маленькой девочки.

— Эдит, — продолжала она задумчиво. — На этом портрете вы видите ее с девочками. Как она здесь очаровательна! А теперь взгляните сюда… — она вытащила другой холст и поставила на мольберт, прикрыв юное трио.

Фигуру на портрете трудно было узнать. Эдит на последних месяцах беременности, с тяжелым животом, с лицом, искаженным странным выражением, чем-то средним между страхом и хитростью. Ужасно!

— Вам не нравится?

— Нет, — ответила я, — он… неприятен.

— Знаете, кто это?

Я покачала головой.

— О миссис Верлен, а я считала вас честной.

— Похоже, Эдит, но… она никогда не выглядела так.

— Все впереди. Сейчас она очень напугана. А с каждым днем будет еще более напуганной. Она никогда не перестанет бояться, до конца своих дней.

— Надеюсь, портрета никто не видел.

— Нет. Я покажу его позднее… возможно.

— Но мне вы его показали.

— Только потому, что вы заинтересованы так же, как и я. Вы тоже художник. Вы слышите музыку там, где ее не слышат другие, разве не так? Вы слышите ее в шепоте ветра, в шелесте листьев, в журчании ручья. Я же нахожу то, что мне нужно, в человеческих лицах. Мне никогда не хотелось писать пейзажи, они мне неинтересны. Мне всегда были интересны только люди. Еще малышкой я бралась за карандаш и рисовала нашу гувернантку. Вильяму это казалось странным. Но тогда мой дар был другим. Все началось после того, как Гарри… — Ее лицо сморщилось, казалось, что она вот-вот расплачется. — Иногда у меня появляется очень сильное желание написать какого-то человека. Мне пока еще не так хочется написать вас, миссис Верлен, но я знаю, это придет. Вот я и… подкрадываюсь к вам, как лев подкрадывается к своей жертве. Но ведь львы никогда не приступают к еде, пока не проголодаются, не правда ли? — Она подошла совсем близко и рассмеялась мне прямо в лицо. — Я не собираюсь вас съесть, просто я нахожусь… в контакте… — Она подняла руку, и ее лицо озарилось ангельской улыбкой. — Я… в контакте… с высшими силами. Люди не понимают… — Она коснулась своей головы. — Знаете, как меня называют в деревне? Недомерок-не-все-дома. Вот что обо мне говорят. А я это знаю. Слуги говорили. И Вильям, да и эта его миссис Линкрофт. Пусть их… у меня-то гораздо больше дома, чем у них, потому что я в контакте… с силами, о которых они ничего не знают.

Меня охватила клаустрофобия; она цепко ухватила мою руку, близко придвинув ко мне свое нелепое лицо… Я готова была согласиться с теми, кто говорил, что у нее не все дома.

Я взглянула на часики и сказала:

— Мне пора… Я совсем забыла…

Но у нее тоже были часики, маленькие, эмалированные, приколотые к розовой блузке с оборками. Она посмотрела на них и погрозила мне пальцем.

— Сильвия придет не раньше, чем через полчаса. Так что у вас есть двадцать минут.

Мне стало неприятно, что она так хорошо знает мое расписание.

— И к тому же, — продолжала она, — вы весь день готовились к урокам.

Мне совсем стало неуютно.

— Теперь, когда в школе нет помощника пастора… — начала я…

— Они все выполняют задания, которые им дает миссис Линкрофт. Какая умная женщина, — она принялась хохотать. — Я-то знаю, какая она умная. И своего ребенка привезла сюда на воспитание. Это было одним из ее условий. Слишком уж много она думает о своей Алисе.

— Но ведь Алиса ее дочь, естественно, что она о ней заботится.

— О, очень естественно. Вот мисс Алиса и воспитывается в Ловат-Стейси, совершенно как родная дочь хозяина.

— Она хорошая девочка и очень трудолюбива.

Сибилла мрачно кивнула.

— Но меня сейчас больше интересует Эдит.

— Не ожидала увидеть ее такой.

— Удивилась, удивилась, удивилась! — затараторила она, как маленькая девочка, показывая на меня пальцем. Потом ее лицо успокоилось. — Они собираются назвать ребенка Бомоном, — продолжала она. — Они надеются, что назовут его так и он заменит им Бью. Не дождутся. Ничто не вернет Бомона. Мой дорогой мальчик… он потерян для нас.