Я заглянула к миссис Линкрофт в гостиную сказать, что не иду сегодня в школу, а Сильвия, которая уже поправилась, придет к нам на занятия вместе с девочками.

Дверь была полуоткрыта, и я легонько постучала. Никто не ответил, тогда я тихонько позвала миссис Линкрофт по имени и, открыв дверь пошире, заглянула в комнату.

К моему удивлению, она сидела за столом и читала газету.

— Миссис Линкрофт, — спросила я, — с вами все в порядке?

Она подняла голову, и я обратила внимание, что она бледна, а глаза мерцают непролитыми слезами.

Однако почти сразу выражение ее лица изменилось, и она снова стала сама безмятежность.

— О, миссис Верлен, входите же, входите.

— Вы хорошо себя чувствуете? — спросила я, войдя.

— О… м-м-м… да. Просто немного хочется спать. Минувшей ночью плохо спала.

— О, голубушка, простите. Что-нибудь случилось?

Она пожала плечами.

— Я уже годами не сплю нормально.

— Это очень плохо. Надеюсь, вы ничем не встревожены?

Она обеспокоенно взглянула на меня и положила руку на газету, как бы желая закрыть ее от меня.

— Встревожена? А… нет, разумеется, нет.

Сказано слишком горячо, подумала я.

Она рассмеялась, но и смех прозвучал нарочито.

— С тех пор как я вернулась сюда, жизнь моя протекает вполне спокойно и удобно. Беспокоиться не о чем. Не могу и выразить, какая радость иметь ребенка.

— Могу себе представить. Однако женщине трудно воспитывать ребенка. — На ее щеки вернулись обычные бледные краски, и я продолжала: — А вам это удалось замечательно.

— О, милая моя Алиса. Я не хотела, чтобы она появлялась на свет, но когда она все-таки появилась… — Неожиданно она добавила: — Я знаю, Алиса сообщила вам, кто ее отец. Она мне призналась. По-моему, она готова этим хвастать. Хотя и винить ее трудно. Конечно, ничего хорошего в том, что она узнала, но такие вещи трудно сохранить в тайне… особенно при такой девочке, как Алиса. Она, по-моему, просто чувствует правду.

— Думаю, она гордится своим происхождением, а это лучше, чем его стыдиться.

— Гордиться особенно нечем, — сказала миссис Линкрофт. Она опять положила руки на газету. — Полагаю, вы понимаете, как происходят подобные вещи, вы женщина светская, миссис Верлен, жили за границей, много путешествовали… Мне бы не хотелось, чтобы вы слишком строго судили меня… или сэра Вильяма. Он был не очень-то счастлив в браке, я утешила его, как могла. Не знаю, как все случилось, но думаю, в этом нет ничего удивительного.

— Конечно, — сказала я. Мне показалось, что она говорит только потому, что никак не может остановиться.

— Моя мать говаривала, что в каждом крылечке есть скользкий камешек. Она из Шотландии, и у них бытует такая поговорка. Она означает, что любой из нас может поскользнуться, если не будет осторожен. И отчасти это верно.

— В ней житейская мудрость.

— Я была очень молода, когда приехала. Несколько месяцев служила гувернанткой, а затем стала компаньонкой леди Стейси. В мои обязанности входило сидеть с ней, читать, причесывать. Работа спокойная, потому что леди была такой мягкой, кроткой… иногда это даже плохо. Она чем-то напоминала Эдит. Наверное, поэтому и сэр Вильям был без ума от Эдит.

Слушая, я представила себе молодую красивую женщину, — а она, конечно же, была красива, прежде чем поблекнуть и стать такой грустной, как сейчас, — очень привлекательную, со стройной, гибкой фигурой, красивым лицом с глубоко посаженными серо-голубыми глазами. И Изабелла Стейси… мать двоих мальчиков, обожаемого Бью и Нэйпира, которому никогда и ни в чем не удавалось сравняться с братом. У Изабеллы, возможно, затаилась горечь, потому что ей пришлось оставить ради брака карьеру. Однако и любовь мужа сохранить не удалось поскольку здесь появилась эта красивая женщина, ставшая служанкой, в которую влюбился сэр Вильям.

Она между тем продолжала:

— Я находилась здесь, когда случилось несчастье. Тот день мне никогда не забыть.

— Каким тогда был Нэйпир? Несчастье, наверное, сильно его изменило.

— Обычным мальчиком. Конечно, совершенно терялся в сравнении со своим старшим братом, и его едва замечали. Звали мы его Нэпом. Нэп был немножко диковат… как, впрочем, большинство мальчишек. Думаю, он прошел через все неприятности, какие обычно достаются на долю мальчишки. Он едва вытянул экзамены в школе, а Бью сдал их блестяще. Бью был неотразим; он учился прекрасно и пользовался всеобщей любовью и доверием. По самой своей природе он был солнечным, радостным, ничто не могло смутить его ясности. Я никогда не видела, чтобы он вышел из себя, а вот у Нэпа часто бывали резкие перепады настроения. Может, его сжигала зависть… из-за постоянных и всегда безуспешных стараний сравняться с Бью. Думаю, именно поэтому его так жестоко обвинили. Сэр Вильям никогда не верил, что произошел только несчастный случай.

— Какая несправедливость!

— Жизнь вообще несправедлива. Именно тогда цыганка объявила о своей беременности и что виноват в этом тоже Нэйпир. К тому времени уже было решено, что он должен уехать.

— Значит, состояние цыганки открылось еще до его отъезда?

Она кивнула.

— Я тоже сочла за благо уехать. Положение стало невыносимым. Леди Стейси была убита горем, я решила не увеличивать сложности своим присутствием, вот и уехала. К тому же почувствовала, что у меня будет ребенок. К счастью, старый друг, знавший о моем положении, не оставил нас и вскоре женился на мне. Я надеялась зажить тихой спокойной жизнью; ребенок так никогда бы и не узнал, что мой муж — не отец ей. А потом леди Стейси убила себя.

— Какая ужасная трагедия!

— Все происходящее тогда походило на серию взрывов. Каждая следующая трагедия так или иначе была связана с предыдущей. Потом Алиса появилась на свет, а муж умер. Я оказалась в отчаянном положении. Денег не было, но был ребенок, требовавший забот. Тогда я написала сэру Вильяму и рассказала о своих затруднениях. Он предложил мне вернуться на то место, которое я занимаю и посей день, и это была большая удача. Мне так повезло, как редко везет: можно и работать, и воспитывать ребенка.

Я кивнула.

— Благодаря сэру Вильяму я получила возможность не разлучаться с Алисой, а когда родилась Аллегра и была оставлена матерью, я смотрела за ними обеими. Потом в доме появилась Эдит, и я поняла, как нужна здесь. Какое это утешение за все грехи прошлого! Вы-то понимаете, миссис Верлен.

— Не представляю, что бы все делали без вас.

— И зачем только я вам докучаю своей историей?

— Ну что вы, меня тронул ваш рассказ.

— Да-да, вы так интересуетесь людьми. Я это часто замечала. Мало кто проявляет такое участие, как вы.

— А разве можно иначе?

— Пожалуй, ничего, что так разболталась с вами. Со мной это не часто случается. Хотите кофе?

— С удовольствием.

Она вышла сварить кофе, а я из любопытства заглянула в газету: мне показалось, что именно газетное сообщение так расстроило ее.

Большое место в газете занимал вотум недоверия правительству; затем шло сообщение о том, что на Брайтонском направлении столкнулись два поезда; некая миссис Бринделл попалась на том, что учила свою семнадцатилетнюю дочь воровать в магазине; один человек сбежал из тюрьмы, а другой — из сумасшедшего дома; миссис Линтон, семидесяти лет, вышла замуж за мистера Грея, семидесяти пяти лет. Линтон! — подумала я. — Хотя это совсем не похоже на Линкрофт.

Нет, решила я, ничего такого в газете нет. Наверное, она и в самом деле плохо спала ночью.

Когда мы, наконец, уселись пить ее чудесный кофе, она выглядела такой же уравновешенной, как всегда.

Уходя, я попросила разрешения взять газету.

— Ради Бога, — ответила она. — В ней нет почти ничего интересного.

Алиса сидела за столом в классной и вслух читала газету, — ту же, которую я взяла у ее матери. Аллегра слушала вполуха, рисуя на промокашке лошадей. Сильвия, пришедшая на урок музыки, грызла ногти, мечтательно уставясь в пустоту. Я пришла собрать ноты и дать Сильвии задание. Алиса подняла голову, улыбнулась мне и продолжала читать.

— “Миссис Линтон и мистер Грей знакомы уже шестьдесят лет. Они влюблены друг в друга с детства, но их чистая любовь столкнулась с препятствиями, и им так и не удалось соединиться в молодости. Но теперь эта романтическая история пришла…”

— Подумать только, женятся в семьдесят пять лет, — сказала Аллегра. — Уж пора о смерти думать.

— Разве кому-то может прийти в голову, что ему пора умирать? — спросила Сильвия.

— Конечно, нет, но может, некоторые просто знают, что наступил их срок, — прибавила Алиса.

— Кто это может сказать, что наступил его срок? — спросила Аллегра.

— Когда человек умирает, понятно, что наступил его срок, — отпарировала Алиса. — Но послушайте дальше: “Гарри Террол, по кличке “Джентльмен” “очередной раз сбежал из Бродмура, где находился последние восемнадцать лет. “Джентльмен” Террол — маньяк-убийца”.

— А что это значит? — спросила Аллегра.

— Это значит, что он убивает людей.

— И он сбежал?

— Да, он на свободе. Вот что еще тут сказано: «“Джентльмен” Террол чрезвычайно опасен, потому что отличается необыкновенным обаянием и на первый взгляд совершенно нормальным поведением. Он чрезвычайно привлекателен, особенно в глазах женщин, которые потом становятся его жертвами. Он сбегал уже дважды и во время одного из таких пребываний на свободе убил мисс Анну Хэссок. Это человек лет сорока пяти на вид, с прекрасными манерами, благодаря которым он и заслужил свою кличку». “Джентльмен” Террол, — вздохнула Алиса. — А что, если он явится сюда?

— Мы сможем его опознать, — вмешалась Аллегра, — если увидим человека с хорошими манерами…