Через день или два, когда уже стало ясно, что он все же будет жить, миссис Линкрофт заметно успокоилась.

Она сказала мне:

— Все это, конечно, означает, что Нэйпир останется здесь. Уверена, сэр Вильям теперь не вспомнит, что произошло с Эдит: он весь в прошлом, а настоящее видится ему в тумане.

Июль выдался дождливым; несколько дней подряд небо было обложено и лил проливной дождь.

Сибилла Стейси пришла ко мне поболтать, и мне пришлось зажечь свечи, хотя едва минул полдень. На ней было ярко-желтое платье, отделанное черными бантами, с желтыми же бантиками в волосах. Такого цвета при мне она еще не носила.

— Доброе утро, — прошептала я.

Я поднялась из-за маленького столика, за которым готовилась к занятиям. Она хитро погрозила мне пальчиком.

— Это поминки Эдит, — сказала она.

— Но откуда вы можете знать?

— Я уверена, и только. Будь она жива, давно вернулась бы. Все указывает на это. А вы разве думаете не так?

— Не знаю, что и думать, но предпочитаю верить, что она жива и в один прекрасный день появится перед нами, — и я повернулась к двери, будто Эдит должна войти именно в нее. Сибилла тоже повернулась и с ожиданием посмотрела туда же.

Затем покачала головой.

— Нет, она не вернется. Она мертва, бедное дитя, я знаю.

— Вы не можете быть так уверены, — повторила я.

— Странные вещи творятся в этом доме, — продолжала она, — разве вы не чувствуете?

Я покачала головой.

— Вы говорите неправду, миссис Верлен. Вы не можете не замечать этого. Ведь вы чутки, я знаю. И непременно отражу это в портрете, когда напишу его. Странные вещи продолжают происходить… но вы и так знаете.

— Мне хотелось бы… ах, как бы мне хотелось, чтобы Эдит вернулась!

— Она бы и вернулась, если б могла. Она всегда была слабохарактерной и делала то, чего от нее хотели. Знаете, что случилось… с Вильямом?

— Боюсь, он очень болен.

— Да, и все из-за того, что встал посмотреть, кто играет.

— Но он же знал, что это играла я.

— О нет, миссис Верлен, здесь вы ошибаетесь, он не знал. Он думал, что кто-то другой.

— Как такое могло прийти ему в голову? Я ведь часто играю ему.

— Он сам выбирает музыку, не так ли?

— Да.

— Я так и знала. Он выбирает пьесы, которые хотел бы услышать, которые напомнили бы ему о приятном. А теперь, из-за того, что произошло, Нэйпир останется здесь. А ведь Нэйпир должен был уехать, если бы не это. Видите, что хорошо для Нэйпира, то плохо для Вильяма. Как говорят, что одному — яд, то другому — лекарство. Как верно! Прислушайтесь к дождю. Ведь сегодня — день Святого Суизина, а это означает, что теперь сорок дней и ночей будет идти дождь… а все потому, что на день Святого Суизина пошел дождь.

Она задула свечи.

— Мне нравятся сумерки, — сказала она. — Они всегда хороши, не правда ли? Так какую пьесу вы играли, когда сэр Вильям подошел к двери?

— “Пляску Смерти”.

Сибилла вздрогнула.

— “Пляску Смерти”! Что ж, это близко к действительности, не так ли? Для сэра Вильяма. Жутковатая музыка. Вам не показалось странным, что он выбрал именно ее?

— Да, пожалуй.

— И сочли бы его выбор еще более странным, если бы знали, что именно эту вещь Изабелла сыграла в последний раз в тот день. Все утро она сидела за фортепьяно и все играла и играла ее без конца. В конце концов Вильям сказал: “Бога ради, прекрати играть эту мрачную вещь!” И она прекратила, ушла в лес и застрелилась. С тех пор в доме эту пьесу никогда не играли… пока ее не повторили вы.

— Но она была среди нот, которые он сам положил на фортепьяно.

— Да, но эту пьесу он туда не клал.

— Тогда кто же?

— Если бы знать, многое прояснилось бы. Кто-то хотел, чтобы сэр Вильям услышал пьесу… и подумал, что Изабелла вернулась наказать его. Кто-то надеялся, что он поднимется с кресла и увидит вас за фортепьяно… было ведь темно, как сейчас. Этот кто-то хотел, чтобы он упал и разбился. И еще хотел показать, что ему все известно.

— Кто же мог сделать такое? Какая жестокость!

— В нашем доме случались и более жестокие вещи. Как вы думаете, кто это мог быть? Наверное, тот, кто боялся, что его прогонят, и надеялся, что смерть сэра Вильяма помешает этому. Однако, с другой стороны, у кого-то другого вполне могли быть и свои причины.

Я сильно встревожилась и хотела, чтобы она ушла, оставив меня наедине с моими мыслями.

Она, казалось, почувствовала это, во всяком случае, сказала, что ей пора.

— Разве можно быть уверенным хоть в чем-нибудь, миссис Верлен? — спросила она напоследок.

И печально покачивая головой, направилась к двери.


Сильвия пришла на занятия с новой прической: обе ее косы были уложены вокруг головы. Силы небесные, подумала я, ее мать и в самом деле пытается заполучить Годфри Уилмота в женихи своей дочери? Бедная Сильвия, эта прическа делала ее еще более неуклюжей и замкнутой. Мне все время казалось, что ей поручили какую-то неприятную работу и она не успокоится, пока не выполнит ее.

Ей шестнадцать, и через год она достигнет возраста, в котором девушкам впервые разрешается делать высокую прическу.

Урок она отбарабанила, как попугай. Что я могла сказать? Только: “Попытайся вложить чуть больше чувства, Сильвия. Попробуй услышать, о чем говорит музыка”.

Она с недоумением взглянула на меня.

— Но она ничего не говорит, миссис Верлен.

Я вздохнула. И в самом деле, подумала я, теперь, когда нет Эдит, моя работа здесь совершенно бессмысленна. Из Эдит я могла бы сделать хорошую пианистку, способную игрой доставить радость гостям. Ее я могла бы научить получать от музыки и радость, и утешение; но Сильвию, Аллегру и Алису?..

Руки ее были сложены на коленях; обгрызенные до мяса ногти на лопатообразных пальцах едва только начали отрастать. Даже и сейчас она трогала пальцами губы и морщилась, когда в рот попадал горький сок алоэ, которым мать мазала ее ногти, чтобы она их не грызла.

— Дело в том, Сильвия, что ты слишком рассеянна. Ты думаешь не о музыке, а о чем-то другом.

Ее лицо неожиданно прояснилось.

— Я думала о той ужасной истории, которую сочинила Алиса. Вы же знаете, она всегда что-нибудь сочиняет. Мистер Уилмот говорит, в ее рассказах виден настоящий талант. А Алиса говорит, что хочет писать рассказы, как Уилки Коллинз… такие… от которых мороз по коже.

— Надо, чтобы она показала мне какие-нибудь из своих рассказов. Я с удовольствием прочту.

— Иногда она их нам читает. Мы обычно садимся в ее комнате вокруг свечи, и она начинает изображать. Это так страшно! Она могла бы и актрисой быть. Но она говорит, ей больше хочется писать про людей.

— Так что же это за история?

— О девушке, которая исчезает. Никто не знает, куда она делась. Но как раз перед тем, как ей исчезнуть, кто-то вырыл яму в роще около дома, где она жила. А яму увидели дети. Они в нее чуть не свалились, когда играли, вот они и пришли посмотреть и увидели человека. А он их тоже увидел и сказал, будто он яму вырыл, чтобы поймать льва-людоеда, потому что в той местности водились львы. Но они не поверили, потому что для львов не роют ловушек, в них стреляют. Конечно, такое объяснение только для детей годилось, а взрослых он обманул, сказав им, что собирается помогать кому-то перекапывать поле. А на самом деле он убил ту девушку и закопал ее в роще, а все подумали, она убежала со своим возлюбленным.

— Не слишком приятная история, — сказала я.

— Ой, что вы, в конце просто волосы встают дыбом, — отозвалась Сильвия.

И тут у меня волосы тоже чуть не встали дыбом, потому что я вспомнила, как Нэйпир пришел однажды в конюшню с садовыми инструментами. Он тогда сказал, что помогал мистеру Бренкоту перекапывать сад.


На следующий день, поехав в одиночестве кататься верхом, я свернула в сторону дома Бренкотов. Сад выглядел намного аккуратней, чем когда я видела его в первый раз. Я спешилась и стояла, разглядывая его.

Я пыталась придумать предлог, чтобы вызвать хозяина, но тут мне повезло: старый Бренкот сам вышел из дому.

— Добрый день, — сказала я.

— Добрый день, мисс.

— Я — миссис, миссис Верлен, учительница музыки из Ловат-Стейси.

— О, вот как. Я слыхал о вас. Как вам нравятся наши края?

— Здесь очень красиво.

Он покивал, довольный.

— Ни за что бы не уехал отсюда, — сказал он. — Хоть ты мне сотню фунтов заплати.

Я ответила, что полностью с ним согласна, и добавила, что его сад в хорошем состоянии.

— О да, — откликнулся он. — Теперь-то он совсем не такой, как раньше.

— Значительно лучше, чем то, что я видела раньше. С тех пор его основательно перекопали.

— Перекопали и заново засадили, — сказал он. — Теперь-то мне легко за ним ухаживать.

— Но это же огромная работа. Неужели вы ее всю сделали сами?

Он нахмурился и прошептал:

— Только между нами. Мне немножко помогли. Не поверите, но однажды пришел мистер Нэйпир и помог мне.

Я ощутила себя счастливой до неприличия. Оказывается, я безумно боялась услышать, что он сделал все один.

Когда я возвращалась обратно, разговор с Сильвией снова всплыл в моей голове. Девочки, естественно, интересовались всем, что происходило вокруг них, а поскольку они находились в том промежуточном возрасте — уже не дети, но еще и не взрослые, — то смотрели на все еще незрелыми глазами, не всегда все правильно понимая. Почему Алиса написала такую историю? Что в ней выдумка, а что — действительность? Возможно ли, чтобы она и в самом деле видела, как кто-то копает яму в роще? Или же она это выдумала? Может, она или кто-то из девочек видели, как Нэйпир возвращался домой с садовыми инструментами. Этого могло оказаться достаточно, чтобы разжечь воображение Алисы; да и развалины в роще и свет, который они видели в часовне, придали месту некий ореол таинственности. Кто-то копает в роще? Что копает? Воображение тут же услужливо подсказывает ответ: могилу.